Феномен
Шрифт:
Я и боксу уделял немного времени. Даже приходилось на играх в своей весовой категории выступать. Болельщиков было миллион, все болели за меня, а я не мог никого порадовать. Противники были техничны и сильны. Но все-таки за все проведенные бои я два раза добился победы, по очкам, конечно. Меня-то по-настоящему в нокаут посылали. А победы я добился, наверное, благодаря моим длинным рукам. Противники радовались своему поражению, и я уж подумывал, не нарочно ли они поддались. Но оказалось, что дрались они на совесть, хотели побить
Через каждые два месяца и двенадцать дней, какая бы срочная работа ни была, она прекращалась и весь институт отдавал несколько дней спортивным играм, в которые обязательно входило перетягивание канатами. Горевали при поражениях, ликовали при победах. Неделю после игр вспоминали баталии и говорили, что в следующий раз они покажут биохимикам и генетикам, как надо брать призовые места.
С астероидом Жуся поддерживалась регулярная связь. Все жители планеты знали, как идет сооружение станции, какие у строителей огорчения и радости.
Наша лаборатория разрабатывала постановку нового эксперимента по расколу кА-спирали. Все-таки гибель и воскрешение Владимира до сих пор оставались загадкой, и многим это не давало покоя. Захар с Архипом по-прежнему не верили в правдивость происшедшего. Супруги Марковы высказывали мысль, что Владимир не настоящий, не рожденный женщиной Земли человек, а другой, переброшенный в наше пространство в результате сдвига каких-то вакуумных фаз перехода из параллельного мира, гипотеза о существовании которого жила уже четыреста лет. Настоящий же, земной, Владимир действительно сгорел в блок-отсеке «Аленушки».
— Может, я и впрямь из того заполошенного мира, — посмеивался Владимир. — Но разницы пока в том не вижу.
— Ты веришь в реальность параллельного мира? — спросил я.
— Как сказать, Шурка. Гипотеза хорошая, но шаткая, хотя и кое-чем подтвержденная. Миров в различных фазовых состояниях всепроникающих вакуумов может быть множество. И они есть, не сомневайся. Беда в том, что нет взаимодействия между ними. А параллельный мир особый, он симметричен нашему и тождественен ему, там живут такие же люди, в том числе и мы с тобой, и Вовка с Юлькой — все. Но если я из того мира, то значит там меня нет — симметрия нарушается.
— А, может, там находится тот, который сгорел, ты … ну, ты не ты.
— Поменялись местами, хочешь сказать, — засмеялся Владимир. — Все, Санек, может быть. Сейчас тот «я» то же самое говорит. Сногсшибательных гипотез у нас хоть отбавляй. Придет время — все раскроется, будем в гости друг к другу заглядывать. А почему ты, фантаст и мечтатель, не подаешь никаких идей?
— Да потому что действительность превосходит все мои скудные фантазии.
— Плохо. Не хватает нам с тобой воображения. Эдак и мозги могут заплесневеть.
— Володя, есть одна мыслишка, но она по-настоящему
Глаза Владимира загорелись:
— А ну-ка, живо выкладывай!
— В тот вечер, когда ты сгорел, я видел тебя во сне, мы с тобой отдыхали на Никишихе. Уж больно тот сон был живым. Я все шорохи помню, ощущаю запахи, холодную воду, тепло костра. Понимаешь? Все так четко, ясно выпукло. Вот и думаю, не сон ли тот породил тебя? Породил именно на Никишихе, в тот момент, когда видел тебя во сне.
Владимир хохотнул, замотал головой и опять хохотнул.
— Чего ржешь! — рассердился я. — Сам же говорил, что чем безумнее мысль, тем больше шансов на ее подтверждение.
Владимир моментально замолк, сдвинул брови и поскреб пальцем подбородок.
— Материализация сновидений, хочешь сказать? Сно-ви-де-ний! Это черт знает что! Послушай, Шурка, милый мой человек, а почему бы феномену не обладать этим свойством? Будь на твоем месте кто-нибудь другой, я бы и слушать его не стал. А что? Ты… Саха, а почему бы и нет?! Феномен ведь на то и феномен. Дай-ка мне свыкнуться — я есть произведение твоего сна.
— Но этого не может быть! — непроизвольно вырвалось у меня.
— О, полюбуйтесь на него, сам же…
— Ты серьезно допускаешь принципиальную возможность этого?
— Принципиально возможно все, лишь бы не нарушался закон сохранения материи. Так, так, так, — Владимир прищурился. — Ничего в мире не исчезает бесследно. Саморегулирующая система в виде твоего мозга излучила сгусток закодированной энергии, несущей информацию о моем организме, точнее, образе. Но ведь это всего лишь голый образ, в нем не может содержаться информации об атомарном устройстве организма. Заковыка, Санек, заковыка. Тут что-то другое. Подумать надо.
— Опять будешь молчать? Сам начнешь докапываться?
— Не сам и не буду. Материализация сновидений мне не по зубам. Добрыня, где Добрыня?
— Я здесь, — откуда-то выскочил Добрыня и по виду Владимира, определил. — Опять идея?
— Мысль! Не смейся, или разозлюсь.
— Я не смеюсь, говори.
— М-м, не скажу. Надо собрать народ, мы удивим его и тебя заодно. Видишь как я хорошо перевоспитываюсь.
Весть о том, что Владимир хочет сделать сообщение, всколыхнула весь институт. Люди знали, что Володя преподнесет что-то интересное, и быстро собрались в сквере.
— Есть мысль, — начал Владимир, — не моя мысль, Саша подал ее, — и он рассказал о нашем дерзком предположении. Некоторое время все молчали, то ли пораженные услышанным, то ли из вежливости, то ли думая, что мы не в своем уме, и жалели нас.
— Шутка не получилась, — иронически ухмыльнулся Добрыня.
— Это уж слишком! — сказал Захар.
— Нет смысла говорить об этом.
— Так, — ничуть не смутился Владимир. — Трое уже высказались «против». Теперь кто «за»? У кого передовые соображения?