Фэнтези 2003
Шрифт:
— Бог мой... — прошептал он, протягивая руку к стреле. Неправильной стреле — ведь воины в рогатых шлемах...
Немхез не дал ему дотянуться. Замах, удар — и голова катится прочь, пряча страх в стекленеющем взоре.
Стрела указывала на запад — туда, откуда приплыли воины в рогатых шлемах.
Немхез не удовольствовался одним.
— Я в своем Праве.
Ему не с кем и не с чем было прощаться — деревня была сожжена дотла, а те, кто в ней жил, все до одного были мёртвы. Кроме него — получившего Право.
Он шагнул навстречу волне —
Море тоже было виновно — а потому он мстил и морю, бредя по не смеющей, не умеющей поглотить его глади, прячущей в себе бездну, бессильную перед ним, униженную им...
Он в своем Праве.
Право на месть священно.
— Остановись!
Пришелец молчал. И откуда он только взялся? Весь день не было даже тени паруса на горизонте, ни одно судно не ткнулось носом в берег — но чужак вот он, здесь. Пешком, что ли, измерял морской простор?
— Остановись!
Молчит — и продолжает идти. Дозорный поправил рогатый шлем, потянулся было к сигнальному рожку на поясе...
Поднимать тревогу из-за одного полуголого бродяги, выброшенного на берег бездонным? Ха!
— Ты чужой на этом берегу, — сурово произнес страж. —
Я вправе убить тебя.
— Я в своем Праве, — пришелец поднял взгляд пугающе глубоких глаз цвета бушующего моря. Взгляд мазнул по лицу дозорного, оставив пылающий след.
— Да кто ты такой?!
Меч как сквозь масло прошел от левой ключицы наглеца . вниз, рассекая грудь, но застрял там, где сердце, звякнув, будто ударился о камень.
— Вы убили мой род. Вы убили меня. Я в своем Праве...
И ладонь чужака смыкается на лезвии вонзившегося в его грудь меча, смыкается, вынимая клинок — словно не из тела, а из воды.
Крови нет.
До того момента, пока лезвие поменявшего хозяина меча, развернувшись, не перерубает пополам дозорного в рогатом шлеме, пытающегося дотянуться, успеть пронзить небо тревожным воем сигнального рожка, висящего на поясе...
Не успел. И кровь бьет фонтаном, раскрашивая равнодушное лицо пришедшего по волнам убийцы жутким узором.
— Я в своем Праве, — произносит Немхез, снимая с пояса I: убитого сигнальный рог. — Вы в моей власти.
И тревожный вой пугает небо, взывая о помощи.
— Вы в моей власти, — повторяет Немхез, отнимая умолкший рог от перепачканных чужой кровью губ, встречая взглядом бегущих к нему воинов в шлемах, увенчанных полумесяцами, на чьих щитах — Карающая Длань. — Я в своем Праве.
А потом он убивает их всех — одного за другим. А потом идет в поселок — и убивает остальных. Воинов, мастеровых, земледельцев, купцов, нищих... Мужчин, женщин, стариков, Детей...
Он в Праве. Право на месть священно — оно даровано богом.
Серый с подпалинами пес, больше похожий на волка, молча обнажает клыки, заступая дорогу убийце, перешагнувшему через тело его хозяина, чтобы войти в дом
Вкус крови не пьянит пса — потому что это его собственная кровь, хлещущая из порванной голыми руками шеи.
— Я в своем Праве, — рычит человек с каменным сердцем, омываемый чужой кровью. Пес пытается дотянуться до босой ноги переступающего через него врага — и захлебывается последним выдохом...
Женщина на пороге безоружна.
— Пес... — говорит она с жалостью, глядя на умирающего в луже собственной крови зверя. — Пес! — шепчет она с ненавистью, глядя на не желающего насытиться чужой кровью человека.
Она кричала, когда он входил в нее.
Она молчала, когда он ее убивал.
Она была мертва, когда он убивал ее детей.
Он в своем Праве.
Есть тактика ведения войны, которую кто-то назвал «выжженной землей». Ее используют против заведомо превосходящего противника, оставляя на его пути ничто, не давая .ему того, за чем он пришел. Только черные остовы выжженных селений. Только ядовитый вкус воды в отравленных колодцах. Пустота загубленных полей и садов, пустота хранилищ и кладовых... Враг не встречает сопротивления — только пустоту и смерть, но не те, которые несет сам, а те, что ему оставляют.
Вожди в рогатых шлемах после гибели трех поселков от руки Получившего Право решили использовать похожую тактику. Они назвали ее «выжженный взгляд».
И следующее селение встретило чужака равнодушием. Его не видели, на него не обращали внимания, не замечали. Даже когда он убивал — они не сопротивлялись.
Двое стариков беседуют о былом. Голова одного слетает с плеч. Второй поднимает ее — и продолжает говорить, словно ничего не произошло, словно все так же, как прежде... Потом умирает и второй — так и не подняв руки для того, чтобы защититься от удара.
Юноша и девушка неумело и неловко смыкают губы в поцелуе... Когда лезвие меча пронзает ей сердце, она лишь креп-
че прижимается к парню — и тот отвечает ей тем же, словно не замечая, что клинок не останавливается, вонзается и в его грудь.
Дети кувыркаются в придорожной траве. Один из них поднимается, падает — и больше уже не встает. Остальные не пытаются убежать, они продолжают свою игру — дальше, до самого конца...
Месть не приносит удовольствия. Но только кто решил, что мстят для удовольствия?
Убив последнего, Немхез лишь пожимает плечами, переступает через труп и идет дальше.
Мстят не для удовольствия — не прав был уже тот, первый, оставшийся дожидаться его возрождения в сожженном поселке на берегу. Немхез не мог удовольствоваться одним. При чем здесь удовольствие?
Мстят ради мести.
И Право на месть священно.
Тактика «выжженного взгляда» его не остановила. Ничто не могло его остановить.
Только осуществленная месть. А границы своей мести каждый определяет сам. Бог дает только Право. Только Право на месть.