Фэнтези 2003
Шрифт:
Они вышли ему навстречу — те, кто решился выйти. И он убил их — всех.
Они бежали от него — те, кто не решался встретиться с ним в бою. Но он убил и их — всех.
— Ты ради этого живешь? — спросил у Немхеза смуглолицый купец, привезший свой цветастый товар в земли воинов в рогатых шлемах.
— Я — живу? — спросил у него Немхез. А потом убил и купца. Раз уж тот приплыл в поисках прибыли сюда, к возвращающимся из разбойных набегов дружинам с Карающей Дланью на щитах — значит, и он виновен в гибели
Значит, и он заслуживает мести. Значит, и его семья, и его Народ, и его страна...
Немхез ступил на водную гладь — и униженное море было вынуждено нести его на себе: оно тоже виновно. До сих пор виновно — ибо носит на себе корабли купцов, получающих
прибыль от набегов разбойных дружин, пусть при этом и не сражающихся с ними в одних рядах.
— Я в своем Праве...
— Что за глупость? Так ведь получится, что он имеет право уничтожить весь мир, учитель! — Мальчишка удивлен так, что даже забывает встать, обращаясь к преподавателю.
— Он имеет Право, — спокойно отвечает учитель. Он уже привык к подобному удивлению — и этот мальчишка далеко не первый.
— А что потом? — спрашивает, вспомнив наконец подняться, удивленный ученик.
— А что потом — думай сам, — отвечает учитель. — Расскажешь нам всем на следующем уроке.
Какая-то девчонка за первым столом смеется — и мальчишка краснеет от досады. Да как она смеет?..
И с губ готова сорваться формула просьбы, обращенной к богу.
— Право... — шелестом отвечают касанию пересохшего языка пересохшие губы. И — все. Он замолкает, не договорив — потому что задумывается о том, что будет потом.
Подавится ли девчонка своим гадким смехом? Или он сам порвет ей горло голыми руками, запихивая обратно насмешку? И ведь никто не остановит и слова не скажет — он будет в Праве...
Или придется убить и учителя — улыбающегося с пониманием и сочувствием? И весь класс, хихикающий в кулаки? И этого... Министра образования! За то, что придумал школы и классы, в которых над тобой может смеяться какая-то пигалица с первой парты! И еще...
А что — потом?
— Право... — падает с губ такое тяжелое слово. И — все. Он не решается договорить. Пусть даже и шепотом.
Он думает — что будет потом.
— Хорошо, учитель, на следующем уроке я расскажу, что будет потом.
— А мы все послушаем, — соглашается учитель, напряженно следивший за беззвучным движением губ мальчика. — И я думаю, что и остальные расскажут нам об этом — о том, что будет потом...
После урока девчонка с первой парты подошла к нему:
— Извини. Я не хотела... Просто смешинка в нос влетела...
— Сейчас и в глаз еще влетит, — бормочет мальчишка, насупившись. И вдруг с удивившей его самого смелостью спрашивает, густо краснея: — Давай дружить?
— Давай! — улыбается она. И смеется. Совсем
А потом они смеются вдвоем. Смешинка в нос влетела. Что там будет потом?
— Я в своем Праве, — равнодушно пожал плечами Немхез, давая старику в белоснежных одеждах заглянуть себе в глаза и увидеть пустоту.
— Но при чем здесь мой народ? — хрипел старец, умирая, даже не успев поднять для защиты ставший слишком тяжелым за последнюю дюжину лет меч.
— Вы счастливы. А у меня это отняли — мой народ, мое счастье, все.
— Ты безумен!
— Я в своем Праве.
Он мстил миру — всему миру. Каждому: счастливому — за счастье, богатому — за богатство, любящему — за взаимность, проигравшим — за возможность переиграть...
Он не мог переиграть, вернуть, повторить — только отомстить.
Немхез не знал, что привело его к началу — к сожженному поселку на берегу, где он когда-то попросил и получил Право.
Тело того — первого — истлело, рогатый шлем покрылся ржавчиной, меч кто-то утащил, прельстившись иззубренным лезвием, не похоронив погибшего владельца оружия.
— Здравствуй, мой первый враг, — опустившись на колени рядом с белеющим скелетом, произнес Немхез.
Он смотрел в пустые глазницы, видя отражение собственного взгляда, видя пустоту. И он рассказал мертвецу о том, как реализовал полученное Право. Шаг за шагом, жертву за жертвой, смерть за смертью, муку за мукой, боль за болью, страх за страхом...
— Почему же я не могу успокоиться, Первый Враг, надеявшийся, что я удовольствуюсь тобой одним? Месть не приносит удовольствия — но почему же и успокоения она не дарит? Я мщу не так? Мщу не тем? Не за то? Не тогда, когда надо?
Мертвец молчал. И белеющая на солнце кисть тянулась к чему-то незаметному, скрытому песком — тянулась, так похожая на Карающую Длань, украшавшую когда-то щит, что носила эта рука.
— Что там?
Наконечник стрелы, древко которой истлело от времени. Стрелы, убившей тебя, неугомонный мститель.
— Ты призвал бога, когда умирал — почему же сам не попросил его о Праве? Может быть, я и удовлетворился бы одним...
Наконечник стрелы, вращаемый гибкими и сильными пальцами, рассек кожу при неловком движении — и упал обратно в песок, отброшенный от неожиданности.
— Бог мой! — удивился Немхез, разглядывая царапину на' пальце. — Кровь?
Он забыл об этом — о любой, даже самой невыносимой боли. А потому эта, такая ничтожная — стала нестерпимой.
Вновь найденный наконечник лег на ладонь под пристальный взгляд. Что в нем такого — в этом кусочке металла?
Почти ничего — мелочь. Клеймо кузнечное, едва заметный знак...
И острым ножом через прошедшие годы бесконечных убийств, кромсая память, ожила перед глазами- картина. Потом другая.