ФЭНТЕЗИ-2004
Шрифт:
Младший из братьев Раканов ничего не знал и не умел, но в отсутствие Эридани главой государства был он, и по освященному веками обычаю анакса или местоблюстителя престола оповещали о любой малости. Гонцы вбегали один за другим. Новости были плохими, хоть и не столь плачевными, как утром третьего дня, когда в спальню эпиарха-наследника ворвался Хаини из дома Скал.
Отчего-то чудовища появились лишь в двух городах из четырех, не было их и в Цитадели — видимо, не нашли дороги. Твари были сильны и прожорливы, но даже они со временем насыщались. И их можно было убивать, хотя это было более чем непросто: за каждое уничтоженное
К счастью, Изначальные опасались приближаться к возведенным Ушедшими стенам ближе чем на две длины копья, а вот солнечного света твари, увы, не опасались, что было весьма странно для существ из подземелий. У монстров, как рассказывали гонцы, были огромные лиловые глаза, из которых катились медленные слезы. Человек, нечаянно поймав исполненный тысячелетней обиды взгляд, замирал, тварь его пожирала, после чего двигалась дальше. Некоторые, насытившись, затевали игры и драки, и это было хуже голода, потому что резвившиеся чудовища крушили и давили на своем пути всех и вся. Но хуже всего был охвативший Гальтары ужас.
Эрнани плохо представлял, что делалось его именем, но он доверял Лорио полностью и безоговорочно. Абвениарху он не доверял совсем, но Борраска утверждал, что без помощи Богопомнящего не удалось бы справиться — нет, не с монстрами, а с людьми, которые, обезумев от ужаса, стали страшнее любых монстров. Лиловоглазая тварь могла сожрать десять, двадцать, тридцать человек и на время успокоиться, рехнувшиеся толпы затаптывали сотни, если не тысячи себе подобных. Лорио отдал приказ убивать на месте всех, кто, ища спасения, шел по телам детей, женщин, стариков. Это помогало. Воинам и абвениатам вместе как-то удавалось превращать обезумевшее стадо в пусть перепуганных и растерянных, но людей.
Отряды Борраски и эорийские дружины третьи сутки отвлекали монстров на себя, а монахи и городская стража выводили гальтарцев за пределы столицы.
Эпиарх-наследник тоже мог уйти, так же как и Беатриса, но они сидели и ждали известий от Борраски и Эридани. Из города доносили о продолжающихся схватках, лабиринт безмолвствовал. Эрнани гнал от себя мысли о гибели своего последнего брата и о судьбе Диамни Коро и его учителя, но старый художник жил совсем близко от храма, через подвалы которого и вырвались чудовища.
— Мой эпиарх, — голосок Беатрисы дрогнул, — почему… Почему так долго?
— Что хочет сказать моя эория?
Скорее всего, ничего, просто не может молчать. Беатриса — женщина, она ждет ребенка, ей позволительно быть слабой, бояться, плакать, говорить глупости, а он должен быть твердым и уверенным. Эпиарх-наследник не может усомниться в победе!
— Я… Я о моем анаксе. Так долго…
— В лабиринтах по-другому течет время. — Эрнани не то чтобы врал, просто из всех известных ему сплетен выбрал самую утешительную. — Там прошло всего… Да, конечно, там прошло лишь два или три часа. Скоро Эридани сделает что нужно и вернется, монстры уберутся назад и больше никогда не выберутся, и…
— Мой эпиарх
— Я не лгу, — быстро сказал Эрнани, — в хрониках написано, что в лабиринтах время течет иначе, и я им верю. И еще я верю в своего брата. Эрио знал, что делал, когда спустился вниз, и он обязательно вернется.
— Да, — покорно кивнула Беатриса.
— Может быть, эория выпьет сонного отвара?
— Нет! Все равно скоро утро.
Нет так нет, он не станет уговаривать. Пусть сидит и ждет, если ей так легче. Эридани не сказал, когда он вернется. При расставании Эрнани подумалось, что брат говорил о часах, но «скоро» может означать и час, и день, и неделю.
А вдруг они встретили в подземельях Ринальди? Может быть, тот наконец понял, что натворил, и братья вернутся вместе. Искупить можно любую вину, если Рино опомнился, его нужно простить. Он не мог желать гибели Гальтарам, даже если каким-то образом и разбудил монстров. Ринальди не представлял, чем это обернется, он вообще никогда не задумывался о последствиях своих поступков.
Стук и звон возвестили о появлении очередного гонца.
— Мой эпиарх, — воин качался как пьяный, — мой эпиарх… Они уходят, уходят…
— Что? Ты хочешь сказать, что люди выведены?..
— Нет! — Гонец был так взволнован, что напрочь забыл о том, что говорит с местоблюстителем трона. — Твари! Они бегут назад, в пещеры… Это чудо, мой эпиарх! Чудо!
Это и впрямь было чудо, и имя этому чуду — Эридани.
— Ну вот, — Эрнани улыбнулся Беатрисе, — а эория боялась. Эридани не мог проиграть. Скоро он вернется, а еще раньше мы увидим вашего супруга. Может быть, эория все-таки отдохнет?
— Нет, — глаза женщины казались кусочками пронизанного солнцем неба, не хватало только белых ласточек, — я подожду…
Чем дольше художник смотрел на беснующийся поток, тем меньше у него оставалось надежд. Ринальди плавает, как выдра, но в верховьях Пенной не водятся даже выдры, и потом до реки еще нужно добраться.
Третьи сутки ожидания были на исходе, и эти дни и ночи стали самыми тяжелыми в жизни мастера Коро. Единственное, что он мог сделать для друга, — это ждать столько, сколько обещал, и еще три дня, и художник ждал, глуша свою боль работой, но рисовал он не реку и не радугу, а «Пленника». Это был его ответ подлости, ханжеству, лицемерию. Он не может покарать виновных мечом, но призовет их к ответу кистью! Диамни писал как безумный, отрываясь от работы лишь ночью, и тогда он видел странное лиловатое зарево там, где находились Гальтары.
Диамни ждал, когда лошади отказались от воды и травы. Ждал, когда скалы у истока Пенной начали стонать и дрожать, словно живые существа. Ждал, когда лиловые молнии раскололи усыпанный звездами черный купол, хотя на небе не было ни единой тучи. Ждал, когда на рассвете взошло четыре окровавленных солнца, из-за которых взметнулись гигантские светящиеся мечи и столкнулись, породив пятое светило — черное, окруженное алой короной. Это длилось не дольше мгновения, солнце стало обычным солнцем, кони припали к ледяной воде, скалы перестали плакать, и только небо осталось алым, но это была просто заря. День обещал быть ветреным, но пока было до чрезвычайности тихо.