Фэнтези 2007 [сб.]

Бондарев Олег Игоревич

Иб-Барахья была в зеленом платье, перетянутом на талии узким пояском, и в обычных кожаных сандалиях — разве что выполненных изящнее, тоньше. Волосы ее, черные, чуть вьющиеся на концах, вольно спадали на плечи. От нее пахло чем-то душистым, чуть терпким, чем-то знакомым, но никак не вспоминающимся.

Она посмотрела ему в глаза без робости, которой Иллеар, конечно же, ожидал. «В самом деле, с чего бы вдруг ей робеть? Если хотя бы часть того, что рассказывают о Таальфи, — правда, она бывала с мужчинами, и не раз...»

Но тут — другое. Тут, понял Иллеар, совсем другое. Не просто влечение, хотя оно — тоже; тут — словно сама судьба указующий перст на тебя навела, подтолкнула, показала: вот оно. мое предначертание. Хочешь — прими, осмелишься — откажись.

Иллеар протянул руку и, едва сдерживая неистовый порыв, нежно коснулся бархатистой кожи ее щеки, провел пальцем по

влажным губкам, наклонился к ним, чуть сладковатым, обжигающим; а вторая рука уже сама собою легла ей на талию, дернула за поясок — неудачно, и ее пальчики переплелись с пальцами Иллеара... помогли... направили... она вздрогнула и судорожно выдохнула, вжалась в него всем телом... и когда она в первый раз закричала — неожиданно скоро, — ему почудился в этом крике то ли вызов, то ли ужас, то ли невероятное, невыносимое наслаждение.

Потом были и другие крики, и смятенный, сумбурный шепот, и многое из того, о чем способны лишь мечтать сплетники бахрейдских базаров, — но именно этот первый крик врезался Иллеару в память, именно его шулдар не мог забыть до конца своих дней.

Именно этот крик почему-то вспомнился ему следующим утром, когда Иллеар проснулся и обнаружил, что в постели рядом никого нет.

Светало. Он опустился на колени и вознес молитву Охранителю нашему, всеблагому и всепрощающему.

За окном, в лагере йор-падд, негромко пели о далеких странах, где вода стоит дешевле человеческой жизни.

Потом кто-то закричал.

* * *

Иллэйса проснулась до света, когда небо только-только начало окрашиваться утренним багрянцем.

Какое-то время она лежала, бездумно глядя перед собой — в это самое небо, а вспоминалось ей сейчас другое небо, которого она ни разу не видела наяву — и которое совсем недавно предстало перед ее внутренним взором.

Черное небо, исполосованное огненными шрамами от стрел, небо будущего года. Чужие лица вокруг. Отсвет пожаров на стенах крепости: там, внизу, в городе, все уже кончено. Все кончено.

Потом она услышала, как входит в тело клинок — пока еще в чужое, потом...

Потом она закричала.

А он решил — от наслаждения; дурачок.

Иллэйса закрыла глаза, мысленно стерла то небо. Вообще все стерла, сделала так, чтобы голова стала пустой, легкой.

Чтобы вспомнился последний сон.

«Всему есть своя цена, — сказала однажды Хуррэни, наставительно воздев к небесам корявый палеи. — Кроме, разумеется, тех редких вещей, которые ни продаже, ни обмену не подлежат — только даренью; ну, речь-то сейчас не о них, речь о цене. И мы, милая, ее тоже платим — вместе с теми, кто приходит за ответами. Хочешь узнать будущее — загляни в прошлое. А прошлое у тех, кто приходит, обычно мутное, ведь и являются сюда люди несчастные, даже если сами считают себя счастливцами, каких поискать. И вот в них-то, в их прошлое, нам надобно окунуться, испить той водицы, чтобы узреть будущее. Сами-то они всей правды никогда не расскажут. Приходится нам в душу к ним заглядывать. Разные для того способы есть, в свой срок я тебе о них расскажу. Только каким ни пользуйся — радости от этого заглядывания мало. А без знания о прошлом — глубоко, по-настоящему будущего не увидишь».

О чем говорила Хуррэни, Иллэйса поняла не сразу. Первые предсказания были легкими, не требовали больших усилий. И это хорошо. Если бы всякий раз приходилось так вот в человеческую душу заглядывать... недолго бы Иллэйса пробыла иб-Барахьей, совсем недолго.

Но на сей раз без тягостного, выворачивающего душу «гляденья» было не обойтись. Она знала это с самого начала.

Но знать — одно, а видеть — другое.

Иллэйса для того и пришла сегодня вечером к шулдару... ну, не только для того, конечно; она себя не обманывала, нет: она ведь ... знала...... об этом — ... знала.... А потом, когда семя Иллеара излилось в нее, вместе с семенем в Иллэйсу вошло прошлое шулдара, — чтобы позже, во сне, предстать перед ее внутренним взором.

Теперь этот сон надлежало вспомнить.

«Так все сложно? — спросила когда-то Иллэйса у Хуррэни. — Неужели нет других способов?»

«Другие — еще сложней, милая. Или ненадежней. Не тревожься, со временем ты узнаешь все их, до последнего. И прочие тебе понравятся еще меньше».

Как-то она там сейчас, у темного пруда?..

Иллэйса прогнала и эту мысль.

И тогда вся жизнь Иллеара Шестого по прозвищу Кровавый Садовник, сына Су-Л'эр Воинственной, отца Ай-Кинра, развернулась перед ее внутренним взором — так распускается едва дождавшийся первых лучей солнца цветок... так раскрывает свой капюшон потревоженная змея-монахиня.

Иллэйса упала в эту

жизнь, словно в мутный омут: без надежды вынырнуть. Она не видела, но сердцем переживала все самое важное для Иллеара: тягостное детство, вечные напоминания матери о том, что он — будущий шулдар и должен вести себя подобающим образом; уроки, уроки, уроки... — выматывающие, кажущиеся бессмысленными; слухи, будто Су-Л'эр тайно договаривается о чем-то с извечными врагами Тайнангина, Иншгурранским королевством и Трюньильским герцогством; первая влюбленность и горечь первого предательства; ночные гости, которые приходили в материнские покои и уходили, никем, кроме Иллеара, не замеченные; дочь советника ар-Раэна, синеглазая Дания, с которой Иллеар тайно встречался более полугода; война с «диким» Тайнангином; первый человек, которого Иллеар убил собственноручно, — юный кочевник с изумленным взглядом и ниточкой крови на губах; попытка советника ар-Раэна поднять бунт — к счастью, неудачная; казнь бунтовщиков; Су-Л'эр с помощью тогдашней иб-Барахьи находит для наследника невесту; первая настоящая любовь — не влюбленность и не страсть, но именно любовь; рождение сына; смутные вести из-за Сломанного Хребта от отрядов, которые продолжают совершать набеги на земли Иншгурры и Трюньила; жена узнает об измене и через своих людей отравляет любимую; отряды из-за Хребта просят о помощи — Су-Л'эр обещает, но пока помочь не может; смерть жены, после которой долгие годы ходят слухи... разные слухи; неожиданно проснувшийся интерес к сыну — это так странно: вдруг почувствовать себя отцом! и пытаться дать мальчику то, чего сам был лишен; отряды из-за Хребта просят о помощи; умирает мать; местные вельможи пытаются диктовать ему свои условия, по сути, берут власть в державе в свои руки; встреча в полдень в дворцовом саду Бахрайда — тогда там собрались почти все противники Иллеара... и почти все, кто был ему верен, кто не побоялся обнажить оружие и принять на душу кровь... кровь... кровь!, кровь на лепестках роз, алое на алом, если не приглядываться — и не заметишь; с тех пор в народе его называли не иначе, как Кровавым Садовником... с тех пор много всего произошло, и он научился скрывать собственные боль, и страх, и неуверенность, и одиночество — научился скрывать, потому что иначе было нельзя: эти люди, все, кто вверил себя его милости, кто молился вместе с ним на закате и на рассвете, они надеялись на него... и они уничтожили бы его, если бы Иллеар проявил слабость; Иллеар — не проявлял, не позволил себе прирасти душою к кому бы то ни было, стал отчужденнее вести себя с сыном, часто менял женщин, верных людей держал на некотором расстоянии; поехал в оазис Таальфи, к провидице, только потому, что этого ожидали; чтобы не привлекать внимания, намеренно взял немного людей; передал власть на это время сыну; попал в засаду; убегая, оказался в вымершей деревушке; добрался-таки до оазиса и, похоже, встретил там свою любовь, вторую настоящую любовь в своей жизни («Так вообще бывает, мама?» — «Бывает, сынок, бывает. Но не со всяким. Любовь — это чудо, дар небес. Иному не повезет с нею. А иной и пройдет мимо, не заметит». — «Как можно не заметить чудо?!» — «Если не верить в него». — Давний, полузабытый разговор, когда Су-Л'эр еще позволяла себе говорить с сыном по душам...)

Иллэйса вынырнула из чужих воспоминаний — задыхаясь от пережитого, дрожа всем телом, будто загнанная антилопа. Потянулась за чаем — на столике было пусто.

— Данара!

Тишина.

«Раньше за ней такого не водилось. Неужели этот юный тайнангинец, о котором Данара мне все уши прожужжала и которому отдала свою кровь, так на нее подействовал? Но она знала, что мне потребуется помощь. И обещала к утру вернуться».

Иллэйса медленно встала с каменного кресла и подошла к парапету. Небо сулило к вечеру бурю — короткую, но яростную. Ветры шептали о том же. На площадке было холодно, первые лучи солнца уже освещали ее, но ни капельки не согревали. Чай, вот что сейчас необходимо Иллэйсе! Несколько чашек обжигающего, терпкого чая...

— Данара! Да где ж тебя джиэммоны но!..

И вот тогда раздался крик.

* * *

Они столкнулись у выхода из гостевых покоев. Иллеар отметил, что мастер битв одет, словно и не ложился. Но на расспросы времени не было. Крик оборвался, перешел в едва слышные отсюда рыдания, — только это почему-то не успокаивало.

— В шатре целительницы! — воскликнул Эминар ал-Леад, когда они выбежали из башни.

Шулдар уже и сам видел: туда спешили «сестры» — растрепанные, отчаянно, будто собирались взлететь, машущие на бегу руками; одна споткнулась и упала, но никто не помог ей подняться. Самые быстрые из служительниц уже ворвались в шатер — и оттуда донеслись новые крики.