Феодора

Уэллмен Пол

В этом крыле был сад, окруженный стеной, который Феодора превратила в живописнейший и уютный уголок. Теперь, однако, красота этого места изрядно поблекла в присутствии оравы немытых монахов и отшельников, опекаемых ею.

Зрелище было удручающим: прекрасные покои и залы превратились во множество обителей, заполненных нищенствующими праведниками самых различных орденов и сект. Гнездилось их здесь сотен пять, не меньше, всех степеней святости и священной одержимости.

Со всех сторон неслось пение псалмов и посвист бичей — это наиболее благочестивые истязали собственную плоть, оглашая воплями опочивальню, где Юстиниан некогда ласкал свою возлюбленную. На месте затоптанных

цветников те из подвижников, кто испытывал потребность в уединении, вырыли землянки.

Следует, однако, заметить, что все эти истязания и изнурения плоти, как и молитвенный пыл, заметно шли на убыль, когда звучал призыв к трапезе. Ни один пустынник не поставил свою хижину вне пределов слышимости обеденного колокола.

Необыкновеннее всего остального выглядели две колонны, воздвигнутые в саду по повелению Феодоры для двух фанатиков, жаждавших посостязаться в благочестии со святым Симеоном Столпником, сирийским аскетом, тридцать пять лет проведшим на верхушке колонны, ни разу не моясь, но проповедуя перед великими толпами почитателей и творя чудеса.

Оба Феодорины столпника подражали своему предшественнику в этом подвиге святости весьма успешно, если не считать одного — там, где кишмя кишат пророки и проповедники, желающему наставлять на путь истинный нет никакой возможности собрать аудиторию, а это, согласитесь, выведет из себя кого угодно. Поэтому, стоило появиться их хозяйке, как они принимались до хрипоты выкрикивать набожные увещевания, которым та всякий раз почтительно внимала. Но когда подавали пищу, оба столпника также не отставали: на веревках с колонн опускались целые бадьи, куда слуги наваливали аппетитное жаркое. А поскольку жизненное пространство у подвижников было крайне ограничено и двигались они мало, то на этих своих столпах они изрядно отучнели.

И в этот вечер праведники уминали за обе щеки от ее щедрот. Как и большинству монахов и отшельников, им было сейчас не до благочестивых и дерзостных речений по ее адресу, они были слишком заняты, набивая брюхо. За едой они чавкали и причмокивали, как самые что ни на есть обыкновенные люди с волчьим аппетитом, а вовсе не избранные существа, сытые одним духом. Кроме того, сия женщина, несомненно, являлась орудием сатаны, пусть и была супругой наследника престола, потому что ежели святой отшельник позволял глазам своим задержаться чересчур долго на ее лице и теле, то подлый враг рода человеческого потом неоднократно истязал его во сне ужасными видениями плотских утех. Средством против этого были только воздержание от пищи и самоистязание, так что куда дешевле себе было отвернуться, полностью погрузиться в еду и нескончаемо спорить с соседом о неясных сторонах теологии.

Феодора уже собиралась уходить, когда какой-то отшельник поднял на нее глаза и отставил свою плошку в сторону.

Выбравшись из-за стола, он, припадая на одну ногу и опираясь на костыль, заковылял к ней, осыпая ее при этом обвинениями и обличениями. Она же терпеливо ждала, пока несчастный выговорится.

Другие попрошайки, безразлично взглянув на нее, вновь уткнулись в миски.

— Трижды проклятая Иезавель [67] ! — кликушествовал колченогий отшельник. — Гнусная змея, злосмрадная искусительница, порождение блудилища!

67

Иезавель — в ветхозаветной традиции коварная царица, преследовавшая пророков

Феодора привыкла к такого рода речам из уст своих лицемерных гостей.

Но что-то в этом человеке заставило ее присмотреться к нему более пристально. Кажется, она где-то видела его прежде… хотя отшельническое одеяние как-то не вязалось с этими неясными воспоминаниями.

— Покайся! — рычал схимник. — На коленях моли у Господа Бога отпущения грехов! — Он оперся о костыль, и голос его стал менее резок. — И знай, женщина, что Господь может простить даже такую грешницу, как ты. Мой настоятель по своей великой доброте прислал со мною молитвы, написанные им для тебя. Вот они — на этом пергаменте. И заклинаю тебя, не пренебреги ими, а отправляйся в покои и, прочтя, вознеси эти молитвы, потому что они могут помочь даже такой великой грешнице в Судный День.

Он протянул шелушащуюся от грязи руку, и она взяла пергаментный свиток.

— Мой добрый отче, — сказала она, глядя ему в глаза, — передай своему настоятелю, что я непременно вознесу эти молитвы сейчас же.

Бормоча слова анафемы, отшельник поковылял обратно к своему месту за столом, а Феодора торопливо возвратилась в свои покои.

Теперь она вспомнила, где видела этого человека прежде. Это был тот колченогий нищий по прозвищу Исавр, которого она не раз заставала за беседой с Айосом. Эти «молитвы» — самый безупречный способ снестись с нею, и нищий не ошибся, выбрав его. Всех этих проповедников, монахов и отшельников, чаще всего незнакомых друг с другом и явившихся из самых разных земель отведать от ее стола, никто никогда не досматривал. В это крыло дворца вел особый вход из города, а само оно было отгорожено от жилой части и двора. Это была прекрасная возможность для переодетого в одежду праведника встретиться с нею, ведь святых людей она навещала часто.

Оставшись в одиночестве, Феодора развернула свиток и принялась читать, и сейчас же у нее бешено заколотилось сердце. Записка гласила:

«Остерегайся того дня, когда скончается император! Его смерть станет сигналом к захвату престола. И тогда вы с наследником обречены на смерть. Пишущий не знает главарей заговора, но все же советует не доверять никому».

Внизу свитка был нарисован ослик.

Записка была загадочной. Конкретных указаний не было, и тем не менее это была вся информация, которой владел Айос. Имен заговорщиков он не знал, как не знал и того, каким образом они намерены захватить престол, но до его ушей дошло, что существует какой-то широкий тайный заговор. Феодора слишком хорошо знала Айоса, чтобы отнестись к его предупреждению легкомысленно.

Она еще раз перечитала записку. 'Слова «день, когда умрет император» были подчеркнуты.

А ведь это может произойти и завтра — или даже в ближайшие часы.

Ее охватила тревога. Она готова была броситься во дворец Дафны, где сейчас принимал чиновных посетителей Юстиниан, но вовремя остановилась — столь необычный поступок несомненно привлечет внимание. Заговорщики наверняка следят не только за наследником, но и за каждым ее шагом. Могут возникнуть подозрения, что заговор раскрыт, и тогда будут предприняты некие шаги, не дожидаясь кончины старого императора.

Тогда она принялась ждать Юстиниана, меряя шагами покой, бледная и едва ли не теряющая рассудок. В таком состоянии, к своему удивлению и беспокойству, ее и нашел Юстиниан, явившийся довольно поздно.

— И ты этому веришь? — было первое, о чем он спросил.

— Это передал тот, кто не станет обманывать, — ответила она.

— Кто он?

— Никто. Его имя, если я его назову, ничего не скажет. Это старик из самых низов, знавший меня в детстве.

— Но как такой человек сумел обнаружить заговор?