Феодора

Уэллмен Пол

Капризные византийские модницы любили придавать каждой части своего тела различные запахи. Благовония считались незаменимыми помощниками любви, и константинопольские красавицы достигли необычайного искусства в применении душистой косметики; каждая имела свои излюбленные ароматы, идеально соответствовавшие ее типу кожи, внешности и темпераменту.

Вкус Феодоры можно было назвать отчасти консервативным. Тея растерла ей грудь и лицо настойкой крокуса, смазала волосы и веки экстрактом сладкого майорана, в кожу стоп и коленей втерла отвар тимьяна с добавлением лепестков жасмина, ладони и плечи смазала миррой [24] ,

а губы, шею и внутреннюю сторону бедер растерла розовым маслом и вытяжкой из цветков лотоса. Ни один из запахов не был резким или тяжелым. Изысканные сочетания благоуханий поддерживали очарование куртизанок, самых чистых женщин своего времени.

24

Мирра — ароматическая смола, получаемая подсочкой коры некоторых тропических деревьев; применялась для ароматических курений в религиозных обрядах и в медицине

— У тебя неплохое сочетание, — заметила Антонина со знанием дела. — Запах не острый и не слишком сладкий. Я предпочитаю мускус, он стимулирует мужчин, но с мускусом надо быть осторожной, сладкие запахи его сразу заглушают.

Она помолчала.

— Кстати, насчет Хионы, — мне говорили, что она пользуется едва ли не двадцатью пятью благовониями, к тому же она владеет секретом персидского царского бальзама, который дороже золота.

Феодора молча перевернулась на живот, подставив Тее ягодицы и спину. Она нежилась под руками служанки, в этот момент даже имя Хионы не раздражало ее.

— Что ж, она может себе это позволить, — зевнув, проговорила Феодора. Антонина не выдержала.

— Да чем она лучше нас?! Кожа у нее желтая, как шафран, волосы крашеные, грудь, как у старой кормилицы, и хотя поэт Мендес и воспевает ее стан в одах, Хиона попросту толста! К тому же ей уже около тридцати пяти.

— Тридцать шесть, — уточнила Хризомалло, — я случайно узнала, что оружейник Фосиан выкупил ее из борделя одиннадцать лет назад, тогда ей было двадцать пять.

— Из Стабул до фамозы за одиннадцать лет, — пробормотала Феодора, — головокружительный успех, следует признать.

— Фосиан отдал за нее все свои сбережения, а она сразу же бросила его ради первого встречного, который дал больше. И так она карабкалась вверх, пока не подцепила Иоанна из Каппадокии — это мерзкое животное. Я его хорошо знаю. Год назад на пиру у Гергемона я была с ним. Праздновали его день рождения, и мне достался городской префект. Он вряд ли помнит меня, потому что напился, как боров. Не хочу больше видеть это гнусное существо со вставными зубами, лысиной и поросячьими глазками. Отвратительный тип! А Хиона постоянно ищет его расположения.

Хотя в голосе Антонины и звучало презрение к городскому префекту, и ей, и ее подругам оставалось только завидовать хитрости и ловкости знаменитой куртизанки.

— И Каппадокиец помогает ей становиться все более богатой, — заметила Феодора. — Дайте мне такую известность, как у Хионы или Македонии, и я не буду зависеть ни от одного мужчины! — вдруг заявила Феодора.

— Если тебе так по душе слава, почему ты не осталась в театре?

— Это совсем не то. Чего можно добиться, стоя на сцене? Да, они будут хохотать, когда я стану кривляться и декламировать с завываниями, но разве любовь смеется? Любовь должна стонать

и лить слезы, но когда мужчина смеется над женщиной — она пропала!

— Как же может молодая деликата, вроде тебя, прославиться? — задумчиво спросила Хризомалло.

— Не знаю. Смотря по обстоятельствам. Я верю в удачу. Кроме того, нужны красота, смелость, решительность, может быть, даже жестокость. И чтобы нужные люди все это оценили.

— Нужные люди — это, конечно же, мужчины?

— Разумеется, кто же еще интересуется мнением женщин?

Антонина фыркнула.

— Тогда, моя дорогая, примирись с мыслью умереть деликатой.

— Это еще почему?

— Допустим, ты совершишь что-нибудь выдающееся, потрясающее воображение, но где ты найдешь свидетелей своего триумфа? В наших-то крохотных комнатках? Или в купальне? Даже если у тебя будут деньги, ты не сможешь собрать массу гостей, нужных тебе. Ты — никто, моя дорогая, тогда как Хиона — фамоза, предмет сплетен и пересудов всего города.

— Может, ты попросишь ее дать пир в свою честь? — спросила Хризомалло, и они с Антониной расхохотались.

Но Феодора отказывалась признать себя побежденной.

— В жизни происходят и не такие вещи, — проговорила она упрямо.

Девушки снова рассмеялись, но Феодора даже не улыбнулась.

Массаж и умащивание благовониями завершились. Феодора уселась перед зеркалом, набросив на плечи шелковую накидку. Манипуляции Теи и теплая вода сняли ночную усталость. Служанка расчесывала темные густые волосы хозяйки, сооружая прическу при помощи множества гребней и заколок. В конце концов получилось нечто замысловатое, с волнами, локонами и тяжелым узлом на затылке. Теперь дошла очередь и до лица. Каких только средств не существовало в то время для удаления веснушек, морщин и пятен на женских лицах: серная паста, рыбий клей, порошок из панцирей крабов, смешанный с медом… Излишние волосы на лице удаляли смесью мышьяка и лимона, кожу отбеливали свинцовыми белилами с винным уксусом. Но кожа Феодоры не нуждалась во всем этом. Тея положила легкие тени на веки хозяйки и провела штрихи темным мелком, удлиняя глаза. На щеки был нанесен легкий румянец, а во внутренних уголках глаз поставлены два красных пятнышка — для большей выразительности. Наконец Феодора взяла в руки мягкий жирный стерженек, похожий на современную помаду, и искусно подкрасила губы.

Ее взгляд сделался глубже, рот мягче и нежнее, лицо приобрело чарующий нежный оттенок.

Феодора поднялась и сбросила накидку. Теперь оставалось нанести последние штрихи. Тея припудрила красноватой пудрой ее грудь и ягодицы, кисточкой из верблюжьей шерсти подкрасила соски, чтобы они были заметны через тонкую одежду. Все складки тела и кончики пальцев Тея обработала кисточкой с розоватой пудрой.

Тем временем Антонина и Хризомалло закончили туалет и удалились со своими служанками.

— Мое одеяние, Тея, — приказала Феодора.

Рабыня принесла маленькие сандалии с позолоченными застежками и прозрачную белую тунику. Феодора застегнула на талии тонкий золотой поясок, надела на запястья браслеты, мочки ее ушей украсили ажурные золотые серьги. Взглянув на себя в зеркало, она надела новое ожерелье.

Глаза молодой деликаты сияли, как ее украшения. Тонкая фигурка казалась одновременно и хрупкой, и гибкой. Теперь Феодора была божественно хороша. Она никогда не выходила из дома иначе, как в полном блеске.