Фернандо Магеллан. Книга 2
Шрифт:
– Эй, бунтари, – послышался с палубы голос Серрана, – чего тянете? Шевелите руками, пока плети не получили! – Капитан засунул голову в вентиляционный люк, попытался разглядеть в темноте днище. – Кто здесь? Ты, Симон? Ушастый с тобой? Третьего не разгляжу…
– Сеньор Элькано, – подсказал Мартин.
– Выдеру всех, коли не кончите к вечеру!
– Сам торопись, а нам некуда, – надулся Симон, когда португалец ушел. – Тоже мне, капитан… Наш был дворянином, не спускался в трюм, руки не пачкал, а этот? Кабы не альгвасил…
– Не болтай языком, пока не укоротили! – погрозил баск.
– Я
– Побьет, – напомнил Мартин.
– Я не раб! Я его, суку, цепями задушу! Я их… – ударил кулаками по шпангоуту.
– Перестань! – оборвал Элькано. – Распустил слюни. Тебя никто не поддержит, люди хотят жить.
– Успокойся, Симон, – попросил Мартин, – скоро снимем цепи. Капитан-генерал простил мастеровых и нас помилует. Отдохни, пока мы вынесем лохань, наберись терпения. О, мышка прибежала… Кыш, серая!
Смотри, лезет по стене, а ты хотел ошпарить ее кипятком. Пусть живет, у нее нет другого дома.
– Ты свихнулся, Ушастый. Тебе плетью грозят, а ты мышей жалеешь!
– Переживем. Отец Антоний молится за нас, не даст погибнуть. Арестанты с лоханью направились к лестнице. Осторожно поднялись по щербатым ступеням, выплеснули грязь на землю. Дым костров поднимался вдоль бортов, вился клубами, собирался в сизое облако. Каравелла без мачт и руля, который сняли и отнесли в кузницу чинить краспицы, плыла по огненной туче. Снизу дохнуло паленой смолой, дегтем: конопатчики варили шпаклевку. Бухали по шпангоутам плотники, скрежетали об обшивку скребки, трещали сырые поленья, звенели молотки по скобам и штырям, вгоняемым в податливое тело корабля, стонали отрываемые доски, суетились и кричали моряки.
– Чтоб тебе! – перегибаясь за борт и чихая от дыма, грозил Акуриу.
– Куда паклю засунули? – гремел верзила-канонир Ролдан, смахивая с лица волосы.
– Неси хворост, Педро! Прижжем покрепче червей!
– Загорит корма, ей-богу загорит! – возмущается Карвальо. – Полей водой!
– Где Мартин, куда делся? – взывает капитан. – Позовите стражника!
– Дыру нашли! – перекрывая голоса, доносится снизу— У самого киля.
– Какая здоровая! Кулак проходит.
– Наверное, камнем пробило?
– Или ядром, когда дрались с Картахеной.
– Нет, чиркнули днищем о грунт.
– При отливе?
– Эй, Толоса, ты видишь меня через дыру? А я тебя хорошо вижу. Чего надулся?
– Мартин, почему не готовят обед? – возмущается Серран. – На сытый желудок легче работать. Ох, суета!
– Гляди, крысы побежали!
– Дурная примета.
– Испугались твари стука и жара, весной вернутся.
– Маэстро Ане нашел сыр, повезло немцу! Как мыши не съели? Коптят костры в небо – гибнут древоточцы, подсыхает обшивка.
Гудит от натуги нутро каравеллы, стонут ребра. Юнги-посыльные мечутся между стапелем, складом, мастерской, тащат шарниры для пушечных портов, пятидюймовые гвозди на палубу, куски коричневого воска. Мальчишки укрепили котлы на треногах, нарезали ломти моржового мяса. Запах похлебки смешался с гарью. Жаль, короток зимний день. Солнце помаячило над горизонтом, нехотя перевалило к западу, повисло над холмами и
Ганс Варг и Педро заботливо перевезли Хуана Родригеса (Глухого) на «Викторию», уложили в носовом отделении трюма вместе с двумя десятками больных, собранных с кораблей. Адмирал опасался заразы, приказал отделить немощных людей от здоровых, внимательно следить за ними, чтобы недуги не расползлись по флотилии. Госпиталь на корабле – не лучший способ вылечить моряков, но строить дом на берегу было невозможно, а использовать кузницу под лазарет значило погубить экспедицию. Для ухода за больными на «Викторию» переехали лекари и священники. Корабль Барбосы превратился в тюремную больницу, куда вход разрешался немногим.
Больные не жаловались. Здесь кормили лучше, давали свежее мясо, рыбу, вино, сушеные фрукты. По утрам приплывал Моралес, осматривал пациентов, щупал пульс, прослушивал трубкой движение внутренностей. Велел для облегчения пускать кровь, ставить клистир для изгнания желудочной хвори; прописывал присыпки, примочки, настойки, обжигавшие кожу мази собственного изготовления, прочие творения просвещенного ума. От заботливого ухода люди иногда умирали, однако чаще выздоравливали. Качающиеся от сквозняков больные поднимались на палубу, где в обычной обстановке быстрее набирались сил.
Магеллан заботился о жизни моряков. Потеря двух рук прибавляла работы живым, была невосполнима, особенно, если погибал редкий мастеровой. И хотя в начале путешествия в списках значились, как в любой флотилии того времени, десятки «сверхштатных», они уже успели заменить выбывших. Больше «лишних» людей не имелось, каждый ценился за двоих или за троих, судя по знаниям и способностям, коими обладал.
Жар навалился на Глухого после простуды на охоте. Четвертый день он стонал, горел пламенем, проваливался в забытье, мутными отрешенными глазами глядел в низкий потолок, будто видел нечто, открытое болезнью и недоступное другим, будто готовился уйти туда. Соседи пугались, вставали на четвереньки перед его грязным тюфяком, старались перехватить взгляд, прислушивались к дыханию, тормошили. Глухой не замечал. Окидывал взором раздражавшее тело, переводил взгляд к покачивающемуся масляному фонарю, к единственной светящейся точке в ночи. Огонек отражался в застывших глазах, вздрагивал, наползал на увеличенные зрачки. Они зловеще вспыхивали, исхудалое желтое лицо становилось страшным. В черном провале рта застревала жизнь. Матрос был не в силах выдохнуть ее или вдохнуть. Убедившись, что он горяч, соседи вытягивались на подстилках, прикрывались теплыми вещами, забывали о нем, мучались своей болью и своими мыслями.
Утром, когда темные запотевшие окна серели, приходил священник, опускался на колени посреди прохода, творил молитву.
– «Скорый в заступничестве Своем, единый сын Христос, покажи свыше посещение страждущему рабу Твоему, избавь от недуг и горьких болезней…»
Больные поднимались на постелях, сползались в кружок.
– «… как спас Петрову тещу и расслабленного, на одре носимого…», – читал капеллан.
– Петрову тещу, – шевеля сухими обметанными губами, вторили моряки, – … на одре носимого.