Феромон

Чер Алекс

У него нет и не бывает ничего случайного. Это касается в том числе и одежды.

Его строгая водолазка теряет свой цвет в вечерней темноте, словно исключительно для того, чтобы на её фоне я видела только его руки и спокойную безмятежность хищника на лице, уверенного, что добыча никуда от него не денется.

Он знает, что мне нравятся его руки. С тонкими, почти женскими запястьями, с длинными пальцами и такой юной кожей, словно он целыми днями держит их в парафиновой ванночке. Может быть, и держит. Они сильные, нежные и опасные.

Он весь такой.

И я помню его руки. Чёрт, меня почти физически к ним тянет.

Это он тоже знает.

Поддёрнув рукава, он скрещивает их перед собой.

Средний палец медленно скользит но ребру ладони. Плавно движется от мизинца к выступающей бугорком косточке, а потом потирает её с лёгким нажимом. Делает несколько круговых движений, возвращается обратно и проделывает весь этот путь снова. Снова, снова и снова, пока на моей коже не появляются мурашки.

Проклятье! Как я сглупила, что не надела кофточку с длинным рукавом. Он же видит мои вставшие дыбом волоски. Да, чёрт возьми, он всё видит, даже не поднимая глаз.

У меня останавливается дыхание, когда он кладёт средний палец на язык. И в очередной раз, теперь мокрым пальцем, гладит выпирающий бугорок косточки. Только едва заметная улыбка на его идеальных скульптурных губах заставляет меня снова начать дышать, отвести глаза, а ещё услышать наконец, о чём говорит отец.

Хотя больше всего на свете мне сейчас хочется закрыться в ванне и закончить эту пантомиму именно тем, на что она намекала. Но он ведь только этого и ждёт. Не доставлю ему такого удовольствия.

– Возможно, сбыть её с рук было бы легче, но я не хочу поступать, как мой предок, - открывает отец ещё одну бутылку пива.

– Дед заболел и умер, когда очередной кризис поставил «Визерикус» на грань выживания, - включаюсь я в разговор и делаю отцу большие глаза, повернувшись к Риверу спиной. «Это так ты собрался молчать о делах?»

– Вот я и говорю, - игнорирует он мои намёки.
– Я не поступлю, как моя семья, не взвалю это на тебя. Заварил кашу - сам буду расхлёбывать. Только прошлый раз я был молод и поднял компанию с колен. Справлюсь ли я в этот раз, и не знаю.

– Вам чего-нибудь принести?
– поднимаюсь, обращаясь к Риверу.

Что-то тошно мне слушать отцовское нытьё. Когда Хант, закусив удила, землю копытом роет, Йорн как последняя практикантка сидит над ворохами отцовских отчётов, а весь офис не спит и не ест, перепроверяя по сотому, тысячному разу документы в поисках слабых мест и зацепок, отец развёл нюни, показывая Риверу и свой страх, и своё отчаяние.

– Спасибо, - «милая» читаю я по губам гостя, а вслух он добавляет: - Ничего не надо. Мне уже пора.

Я вообще ни разу не видела, чтобы он когда-то при мне что-то ел. Риверу не нравится сам вид приёма пищи. Его мутит от прилипших к женским губам крошек, от вида размазанного соуса, даже от запаха еды, если им пропитываются волосы или одежда. Но это, наверно, знаю только я.

– Пожалуй,

мне тоже, - бросаю на отца уничижительный взгляд.

Если его план был разжалобить Ривера, то он с треском провалился. Зато у него получилось разозлить меня.

– Я могу вас подвести, - поднимается Том, едва проронивший за весь вечер пару слов.

– Спасибо, не стоит. Отличная идея!
– мы произносим это одновременно: я - «нет», отец - «да». Но отец после нескольких бутылок громче и эмоциональнее. И я знаю: что бы я ни сказала, он всё равно настоит на своём. Подозреваю, он теперь совершенно уверен, что с Ривером ни одной женщине ничего не грозит.

Ладно, чёрт с ними! Спорить сейчас с отцом - всё равно что стоять на пути у бегущего носорога. Отъедем от дома вместе, а там я попрошу водителя меня высадить - и дело с концом.

27. Анна

Меня настигает жестокое разочарование, когда выясняется, что за рулём безумно дорогой спортивной машины Ривер приехал лично. Не удивлюсь, если это он тоже предусмотрел.

– Прошу, - открывает он дверь. Но меня больше беспокоит, когда он её за мной закрывает.

Хант бы сейчас сказал: не дёргайся. Но ведь Ривер как раз добивается обратного.

– Томми, меня укачивает на скорости больше пятидесяти миль в час, - вцепляюсь руками в сиденье, глядя на мелькающие огни, кусты, дома. Всё сливается в одну бесформенную массу.

– Смотри вперёд, а не в боковое стекло, - он даже не скрывает, как доволен. Словно всё идёт именно так, как он задумал.

Я слушаюсь. Где-то внутри, наверно, мне даже нравится, как он мной управляет. Так же ловко, легко, изящно, талантливо, как ведёт эту машину. Такое мастерство всегда подкупает. Хочется довериться его рукам, поддаться, расслабиться с уверенностью: он точно знает, что делает.

И я никому ничего не должна, я свободная женщина, я могу ему позволить делать с моим телом всё, что ему заблагорассудится. Я даже уверена, что буду в восторге. Скажу больше: я хочу этого. Но меня останавливает странное чувство, что я могу этому противостоять. У меня есть выбор: согласиться или отказаться. И до тех пор, пока он есть, я буду говорить ему «нет». Ненавижу, когда меня заставляют принимать решения.

– Я живу в другом районе, - второй раз подаю я голос за всю эту долгую молчаливую поездку.

– Я знаю.

– Тогда куда мы едем?
– я больше не смотрю ни на дорогу, ни на спидометр, ни на его руки, уверенно лежащие на руле. Я хочу домой. Мне плохо. Мне тоскливо. Мне уже даже не страшно. И я внезапно понимаю почему.

– Хочу показать тебе одно место, - улыбается Ривер, пока я лезу за телефоном.
– Залив.

– Ночью?
– рассеянно бросаю взгляд на мост, по которому мы несёмся, пока включаю телефон. Боже, как же медленно он загружается.