Феромон

Чер Алекс

– Дэйв, мне жаль. Мне очень жаль.

– Жаль, что ты никогда её не любил?

– Жаль, что не любил её так, как ты. И что этот феромон достался мне, а не кому-нибудь другому. Тому, кому он нужнее.

– Очень верно подмечено, Эйв. Будь он у тебя или нет, ты ведь всё равно пользовался популярностью. Посмотри на себя. Высокий, наглый, неразборчивый, уверенный в себе. Именно такой, чтобы нравиться женщинам. Ты и так разбил бы столько женских сердец, что ими можно было вымостить набережную в Дубае, самую длинную набережную в мире, между прочим.

–

Дэйв!

– Заткнись, Хант! Я знаю, что ты не виноват. Да, жизнь не справедлива. Тебе досталось всё. Уникальный феромон. Женщина, которая готова себе руку отгрызть, если бы её приковали наручниками, а ты позвал. Но ты не позвал. И да, она выходит замуж. А знаешь за кого?
– он молча смотрит на меня, не отрываясь все то время, пока я мнусь, пожимаю плечами и вообще, видимо, выгляжу жалко.
– Ты даже не спросил?

– Как-то к слову не пришлось.

– Я намекну. Ты его презираешь.

– Да я полмира презираю, - хмыкаю я.

– Нет, этого парня особенно. Потому что хоть в чём-то, а он оказался лучше тебя.

– Стой. Ричард?!

– Да, Ричард Коул, - довольно разводит он руками, как иллюзионист, закончивший номер.

– Нет!
– в полном оглушении мотаю я головой.
– Только не Ричард. Она не могла. Нет, я должен её остановить.

– Ты ничего не сможешь сделать. Церемония уже завтра.

– Она сказала, через месяц.

– Она соврала. Потому что где-то в глубине души, видимо, всё же надеялась, что ты её остановишь. Поэтому не дала тебе шанса.

– Ты не понимаешь, Дэйв. Этого никак нельзя допустить. Она же делает это из мести. И дело не в какой-то дурацкой драке, в которой он победил. Ричард Коул... Чёрт! Он мой брат.

Повисает пауза, во время которой мы с Дэйвом думаем на редкость синхронно.

– Твой отец с другой женщиной? С его матерью? Значит, он тоже...
– Дэйв произносит это вслух быстрее меня.

– Проклятье! Ив всю жизнь ненавидела меня, сбегала, боролась с этой зависимостью, но нашла все тот же... феромон.

– Почему ты никогда не говорил, что он твой брат?
– бегает за мной Дэйв, пока я собираю вещи. Снимаю треники, натягиваю брюки, рубашку, свитер.

– Мне даже в голову не пришло, что он, может быть, как я. Ведь ты проверял отца. Ничего. И ты сказал, что причина была в маме или это индивидуальная мутация. Но что Коул. Чёрт! Почему я об этом не подумал?

– Эйв!
– кричит мне Дэвид в след.
– Прости, что я тебе столько всего наговорил. И, пожалуйста, не говори ничего Ив.

– Всё херня, Дэви. Я понимаю. Увидимся!

И все же звоню ему снова с аэропорта.

– Слушай, когда ты получил результаты, ты сказал...

– Сказал что?
– не понимает он или прикидывается, что не понимает, к чему я клоню.

– Блин, Дэйв, кругом люди, я не могу сказать это вслух, но ты предположил, что уровень снизился, потому что я ...

– Влюбился?
– хмыкает он.

– Ну, да. С чего ты это взял?

– Потому что было экспериментальное исследование. До меня. Давно. В шестидесятые.

Одно из многих, когда пытались вывести пресловутую «формулу любви». Но эта биолог, Барбара Липски, сама того не зная, опубликовала формулу вещества, являющуюся зеркальным изомером твоего феромона. Она назвала его афермон. От греческого «афересте» - «забираю» и «хормао» - возбуждение. По её теории, любовь - это нечто противоположное сексуальному возбуждению. Она сильнее, она гасит, забирает животную похоть, давая место истинным чувствам.

– И когда я сказал, что не буду... ты решил...

– Когда уровень твоего феромона впервые за эти годы так значительно упал, я подумал, что дело вовсе не в том, что ты никого не шлилил. А в том, что ты встретил что-то настоящее. И ты меня сильно разочаруешь, если скажешь, что я не прав.

– Прости, Дэйв, связь пропадает, - прижимаю к груди телефон, оглядываясь на мирно сидящих в зале ожидания пассажиров.

Чёрт!

– Эйвер? Аллё, Эйв?

– Да не знаю я, Дэйв, - всё же прижимаю к уху телефон.
– Честное слово, я не знаю.

25. Анна

– Пап, да не расстраивайся ты так, - сидя в шезлонгах на заднем дворе нашего дома, мы пьём пиво и трещим за жизнь.
– Хант лично взялся за это дело. А Хант никогда не проигрывает.

– Да срать я хотел на твоего хвалёного Ханта, - отмахивается отец бутылкой.
– Дело разве в нём? Дело в том, что я хочу правды. И если действительно виноват, если субстанция некачественная, я возмещу этим людям ущерб, сколько бы они ни попросили. А твой Хант, - он снова отмахивается так, что на его грузную руку выплёскивается пиво.

– Во-первых, он не мой, - подаю ему салфетку. И пока отец, чертыхаясь, вытирает пену, беру с блюда кусок зажаренной в хрустящей панировке курицы. Ужас сколько калорий! Но как же вкусно! Чую, пока отец продаст свою компанию, я наберу килограммов пять. Этот стресс всё время хочется заедать.
– А во-вторых...

– Твой, твой, - перебивает отец.
– Что бы вы оба ни говорили, а я же не дурак. Нет, с тобой и так всё понятно. Помолчи, - поднимает он руку, не давая мне возразить.
– И я совсем не против. Всегда считал, что твой брак с Гленом был ошибкой. Ты заслужила свой шанс на счастье.

– Что?!
– пришла моя очередь обливаться пивом. Я не успела отхлебнуть, только наклонила бутылку, когда прозвучали эти слова.
– Что значит: заслужила?

– Я что-то не то сказал?
– невинно косится отец.
– Ну ты же знаешь, я всегда называю вещи своими именами, а ты любишь Ханта со школы.

– Я ненавижу его, пап, - вытираю салфеткой мокрое пятно на груди, но это так же бесполезно как доказывать что-то моему отцу.

– Да? А мне показалось: любишь. Ну, знаешь, как говорят: от любви до ненависти - один шаг. И, может, конечно, ты его сделала, тот шаг, только я же вижу...
– тянет он многозначительную паузу, наклоняясь.