Фестиваль огней
Шрифт:
— Агнесса, — он подошёл к её комнате, откуда раздавался плач и неуверенно постучал пальцем в дверь. — Агнесса, можно мне войти?
— Катитесь прочь, Ристао! — сквозь слёзы услышал он и сделал строго наоборот.
Бесцеремонно войдя в комнату Агнессы, он присел на её кровать, где она лежала, уткнувшись носом в подушку, и нежно погладил её по волосам.
— Простите, Агнесса. Я не хотел… Я не думал, что это настолько больно для вас, — с сожалением произнёс он.
Уворачиваясь от его рук, словно от удара, Агнесса поднялась, садясь рядом.
— Вы… вы меня тоже простите за нож, — слова давались
— Мир? — Ристао протянул ей руку.
Агнесса замерла, уставившись на его руку, и снова разрыдалась, бросившись на подушку. Не понимая, что он сделал не так, Ристао растерянно посмотрел на подопечную.
— Агнесса…? — недоумённо произнес он вполголоса. И потом, подумав, добавил. — Поплачьте. Мне кажется, вы давно этого не делали.
И Агнесса плакала. Чувства и боль, которым она до этого не давала завладеть собой, прорвались скволь плотину её терпения, дав осечку на мелочи, ставшей последней каплей. Ей удавалось держать себя в более тяжёлых ситуациях, но сейчас предел её сил был исчерпан. Она плакала, освобождая душу и омывая слезами воспоминания. Слёзы уносили из её сердца осколки сердечных ран, очищая его.
— Знаете, Ристао, — вслипывая, произнесла с кровати Агнесса. — Ваши слова не были бы так обидны, если бы я сама в глубине души не считала так же.
Неожиданная реплика заставила Ристао отвлечься от собственых мыслей и удивлённо повернуться к Агнессе, которая вновь села на край кровати. Осознавая, что нет сил больше в себе всё держать, и надо выговориться, Агнесса начала:
— Он трижды отказался от меня. Трижды! А я… я всё время была верна ему и надеялась до последнего! — она сделала паузу и достала платок. — Первый раз, когда ему показали на меня досье, — она встала и начала ходить по комнате. — Он предпочёл поверить бинарской разведке, а не мне. Конечно, я же его жена! Для него я ничего не значу! Тогда я думала, что ни за что его не прощу, но… Мы помирились и у него вновь был шанс всё исправить, просто оставшись рядом со мной. Он и здесь предпочёл уйти. А потом… — Агнесса прервалась и села на кровать. — Потом он разорвал наши отношения, словно их и не было.
Ристао слышал дыхание Агнессы и почти физически ощущал выплеснувшуюся на него боль.
— Мне тогда хотелось умереть, — совсем тихо продолжила Агнесса. — И мне кажется, это бы случилось, не будь я на Фебере, а где-нибудь в другом месте.
Затаив дыхание, Ристао слушал, боясь ненароком прервать эту исповедь.
— Меня остановил ребёнок. Ведь одно дело — своя жизнь, и совсем другое — чужая. Мне не хотелось быть убийцей.
— Вы правильно поступили, — доверительно улыбнулся ей Ристао.
— Но я не знаю, как быть и что дальше делать, — развела руками Агнесса. — Я не вижу будущего. Я вообще ничего не вижу, — скользнула грусть в её голосе.
— Всё наладится. Вот увидите, — заверил её Ристао и хотел ещё что-то сказать, но их прервал Кьюти.
Просигналив, он выдвинул из стенки небольшой экранчик, показавший Бланш.
— Ристао, — обратилась к нему она через экран. — У меня информация о твоём ребёнке. Жду тебя в беседке.
— Извини, — словно пружина вскочил с места Ристао. — Я обязан с ней поговорить.
— Иди, — понимающе улыбнулась Агнесса.
Ристао
— Можешь показать мне их? — обратилась к Кьюти Агнесса.
— Без звука могу.
— Давай без звука.
Выражение благодарности на лице Бланш, кожаная папка, протянутая Ристао, блеск и нетерпение в его глазах и радость при открытии папки. Агнесса поняла всё, не услышав ни слова.
— Агнесса, — в дверях показался счастливый Ристао. — Мой ребёнок… — у него не хватало слов. — Я знаю, кто мой ребёнок! Это девочка! — и собравшись, попробовал сформулировать понятней. — У меня есть дочь, о существовании которой я узнал только что. Я никогда не видел её и это будет нарушением приказа о вашей охране…
— Я поеду с вами, Ристао, — улыбнулась она.
— Отлично! Я пока изучу документы, — и довольный скрылся за дверью.
Она продолжала сидеть наедине с самой собой. Ей стало легче. Не было ничего, что тянуло её вниз.
— Я прощаю тебя, Кей, — прознесла она скорее для себя. И это было прощение разумом, так как сердце ещё негодовало и выражало несогласие.
10 частота
— Ристао, я, правда, нормально выгляжу?
Агнесса в длинном халате, украшенном орнаментом, сапожках и шапочке — народном костюме кочевников, повернулась к нему.
— Ты замечательно выглядишь, не волнуйся, — не смотря на неё, ответил Ристао.
— Просто я чувствую себя несколько глупо, — смущённо созналась она.
Ристао повернулся и пристально посмотрел ей в глаза.
— Это праздник, устроенный в честь спасения моей дочери. А на праздники всегда полагается одевать национальную одежду, — пояснил он и добавил. — К тому же, так ты не будешь выделяться среди местных.
Агнесса вздохнула и послушалась, решив не спрашивать больше. Впрочем, Ристао тоже сейчас было не узнать. В национальном костюме он смотрелся так ново и гармонично, что не сразу можно было понять, кто это. Хотя, скорее, этому способствовали не столько халат и сапоги с головным убором, сколько радостные глаза Ристао, наполненные волнением.
— Сам-то ты как? — не выдержав и минуты молчания, поинтересовалась Агнесса.
Ристао помедлил с ответом, в постоянном поправлении одежды читалась взволнованность.
— Встреча с прошлым — это всегда страшно, — не сразу ответил он и тут же шутливо улыбнулся, стараясь не выдавать свою нервозность. — А ты думала, я просто так тебя взял? Сейчас мне очень нужна поддержка и ты единственная, кого я могу попросить, — и протянул ей руку. — Мы на «ты» окончательно и бесповоротно?
Агнесса ответила рукопожатием.
— Окончательно и бесповоротно, — подтвердила она.
— Вы готовы? — на пороге юрты появилась тринадцатилетняя Жаргал, дочь Ристао, которую он спас вчера. — Мама ждёт вас.
Агнесса кинула взгляд на Ристао.
— Да, идём, — кивнул он и они вышли из юрты.
Номад Юрт, где они сейчас находились, был родным миром Ристао. Мир кочевников, где города-мегаполисы можно было сосчитать по пальцам одной руки. С открытием переместителей и Содружества сюда пришёл технический прогресс, который местные ухитрились приспособить к своей культуре, и всеобщая грамотность, ставшая возможной благодаря сезонным школам для детей кочевников.