Февраль
Шрифт:
Нет, нет, убеждала я себя, быстрыми шагами догоняя Нану у дверей. Мною двигало обычное женское любопытство, не более! Запонку наверняка обронил кавалер моей Селины, когда они миловались вдвоём, пользуясь уединением старого домика. Этим же вечером я непременно верну запонку ей, и под таким предлогом обязательно попрошу Селину рассказать, кто же её кавалер? И, быть может, показать мне его? А что, я бы с радостью посмотрела!
Уверяю вас – то, что сама я была неспособна никого полюбить, вовсе не делало меня бесчувственной и бездушной эгоисткой (как любила говаривать Франсуаза). О, нет, всё совсем не так! Я обожала такие вот истории, и всегда с интересом слушала, а иногда и
Да и Селина, несомненно, ещё скажет мне спасибо! Уж я-то что-нибудь придумаю!
Поэтому, сжимая в кармане своего платья маленькую запонку, я возвращалась назад в «Коффин» почти счастливой. Слушая весёлые рассказы Арсена о местных жителях, я смеялась вместе с Наной и Габриэллой. Счастливая и беззаботная, я даже не догадывалась, что больше никогда не увижу Селину живой.
VII
Графиню Фальконе звали Виттория, а прозвище «мадам Соколица»
[11]
за ней закрепилось исключительно благодаря стараниям Габриеля. Ну, а кто же ещё мог выдумать остроумную шутку, и высмеять человека так, чтобы тот смеялся над самим собою громче остальных?
Всё это я узнала за ужином, где нас с горячей итальянкой наконец-то представили друг другу. Причём, как выяснилось, из нас двоих мадам Соколице куда больше понравилась Франсуаза, нежели я. Моя скромная подруга с первых секунд общения стала для Фальконе просто «милочкой», но и себя в ответ она разрешила называть точно так же. Мне с трудом представлялась Франсуаза, строгая и правильная Франсуаза, называющая «милочкой» пышнотелую мадам Соколицу, тогда как свою собственную дочь, малышку Манон, Франсуаза называла исключительно «мадемуазель Мари-Женевьев Морель», безо всяких там «милочек», «пупскиов» и «ангелочков».
– Только попробуй, предательница, польститься на чары этой итальянки, и я жестоко отомщу тебе от имени малышки Манон! – Прошептала я Франсуазе, пользуясь тем, что все увлечены очередной историей Габриеля, и не смотрят в нашу сторону. Франсуаза порадовала, на чары не польстилась, но вместо приемлемого «мадам Фальконе» называла её теперь попросту Витторией, думается, исключительно мне назло! Негодная Франсуаза! Ну, да бог с ней.
Помимо Фальконе, из отсутствующих за обедом, ныне был русский журналист Арсен, с которым мы уже успели познакомиться на прогулке, и ещё один интересный молодой человек по фамилии Гринберг.
Прошу, не поймите меня неправильно – когда я говорила «молодой человек», я имела в виду его исключительно юный возраст. Вряд ли он был старше Габриэллы, но Габриэлла всё же приехала сюда с матерью, тогда как мсье Гринберг явился один. А когда я назвала его интересным, я ни в коем случае не подразумевала внешнюю привлекательность, хотя собою он и впрямь был хорош – вот только его бы побрить, да убрать куда-нибудь эти неаккуратные пейсы! Интересным его делал скорее этот восточный колорит, а так же лёгкий ореол загадочности: никто из собравшихся толком не знал о нём ровным счётом ничего. Не считая тех фактов, которых никак не получилось бы скрыть: во-первых, он еврей, а, во-вторых, поселился в отеле совсем недавно. Номер люкс, комната «13А», на третьем этаже. Это всё я узнала от Франсуазы, а она от своей горничной. Ещё сказали, что Гринберг, как истинный представитель своей нации, затребовал скидку на номер, в силу того, что число-то уж больно нехорошее! На месте Шустера, я бы предложила нахальному мальчишке выметаться
А ещё, по-моему, он был безнадёжно влюблён в Габриэллу, если я хоть что-то понимала в людях! Вот только мадемуазель Вермаллен не было ни малейшего дела до сохнущего по ней Гринберга, сама она всей душой была расположена исключительно к Габриелю Гранье. А тот, в свою очередь, неровно дышал в мою сторону – теперь я знала это уже наверняка. Презабавная получалась ситуация! Замыкая круг, я должна была воспылать тайной страстью к хваткому еврейчику, но, увы, он был для меня слишком молод. Лет семь нас разделяло, или даже восемь – ну куда это годится? Вот и я думаю, что никуда.
Так что, вашей покорной слуге ничто не мешало весь вечер любезничать с Габриелем, но, в то же время бросать взгляды украдкой на симпатичного блондина Арсена, что сидел напротив, и тоже, время от времени, поглядывал на меня. Хороший он был парень! Мы могли бы поладить.
После ужина Нана пригласила всех прогуляться по саду, но от доктора Эрикссона сразу же получила категорический отказ. Меня прямо-таки переполняло желание сказать ему, что Нана приглашала уж точно не его лично, но я благоразумно промолчала, чтобы не начинать конфликта. И, дабы не обижать милую женщину, ответила с улыбкой, что я, безусловно, согласна на её предложение. При этом ничто не мешало мне бросить взгляд-молнию в сторону вредного доктора, что я и сделала с превеликим удовольствием. Его жена, правда, молитвенно сложила руки, глядя в мою сторону, будто умоляя меня не говорить ничего, и просто дать им спокойно уйти.
– Если мой Томас начнёт вести себя так же в его возрасте, я, пожалуй, задушу его подушкой! – с философским видом сказала мне Нана, когда супружеская чета Эрикссонов удалилась. Я лишь усмехнулась, провожая их взглядом, а затем повернулась к Франсуазе – что она?
О-о, разумеется, то же, что обычно!
– Я, пожалуй, поднимусь к себе, и…
– Категорическое нет! – Сразу же ответила я. – И думать не смей, иначе я обижусь!
– Право слово, я нехорошо себя чувствую, и…
– На свежем воздухе тебе полегчает, вот увидишь! – Бодро ответила я.
– Но я не…
– Мадам Морель, позвольте, я был бы так счастлив, если бы вы составили нам компанию! – Пришёл мне на помощь мсье Гарденберг, и тут уж моя Франсуаза не смогла устоять. Думаю, если бы мне было сорок пять, я тоже не устояла бы перед обаянием этого человека! Да, что уж там, я и в двадцать пять едва-едва сдерживалась – клянусь вам, мсье Эрик Гарденберг был просто чудо, как хорош! А какой обходительный, м-м! Просто прелесть! Неудивительно, что Франсуаза сдалась, вроде как, уже и позабыв про своего Фрица Фессельбаума. Или Ганса? Боже, почему я всё время путаю эти имена?
Ещё одна удача ждала меня в виде графини Вермаллен, у которой снова разболелась голова, причём на этот раз так сильно, что она в приказном порядке потребовала присутствия дочери подле своей постели.
– Ты должна, непременно, почитать мне что-нибудь перед сном, Габриэлла! – Скрипучим голосом говорила она, будто и не догадываясь при этом, что разбивает сердце бедной девушки. Та явно предпочла бы прогулку в обществе милого Габриеля, но звёзды сегодня не благоволили ей. Ей пришлось остаться, и, таким образом, Габриель Гранье попал в моё полнейшее распоряжение.