Февраль
Шрифт:
Вовремя я вспомнила о том, что Жозефина – вечная оптимистка! И, каким бы не было моё дальнейшее будущее, чёрные мысли не смогут испортить грядущие две недели беззаботного отдыха! Поэтому я подняла голову и искренне улыбнулась Франсуазе, и она с облегчением улыбнулась в ответ.
– Спасибо, что поехала со мной, – искренне сказала ей я.
– Разумеется! – ответила та, и, обняла меня так крепко, что рёбра мои неминуемо заныли в знак протеста. – Ты же без меня пропала бы, глупая моя Жозефина!
И не поспоришь ведь, подумала я с улыбкой.
IV
Лакированные
[6]
, расписной потолок с чуть мрачноватыми картинами из «Божественной комедии» Данте, а на полу – перламутровая плитка, выложенная в причудливый узор. На такую красоту и наступать-то было жалко! Я невольно улыбнулась, как обычно, чуткая к прекрасному, и вдруг поймала на себе заинтересованные взгляды со стороны уже собравшихся здесь постояльцев.
Я поначалу подумала, что мы опоздали, и лишь потом заметила, что кое-какие места всё ещё пустовали, стало быть, я и Франсуаза не были единственными, кто пренебрёг приличиями.
Как и следовало ожидать, Габриель Гранье, истинный француз и галантный кавалер, вышел из-за стола первым, чтобы зарекомендовать себя и предложить свои услуги. Он был обольстителен, он был безупречен, чёрт возьми! Лёгкий твидовый пиджак в светло-серых тонах, элегантный шейный платок вместо галстука, тёмная жилетка и тончайшая белая рубашка, облегающая его потрясающую фигуру – боже, неужели я и впрямь поддалась на его бесконечное очарование? Похоже на то.
– Добрый день, милые дамы! Прошу вас, присоединяйтесь к нам смелее! Позвольте представиться – Габриель Гранье, – тут он лучезарно улыбнулся, и я окончательно влюбилась в уже одну только его улыбку. Окинув всё тем же оценивающим взглядом моё платье, Гранье перехватил мой взгляд и ещё раз улыбнулся. И добавил, чуть тише, но очень проникновенно: – Это честь для меня!
Так как Франсуаза, в извечной своей манере, стыдливо краснела за моей спиной, мне пришлось взять ситуацию под свой контроль. На нас смотрели абсолютно все собравшиеся, здесь есть от чего смутиться! Но Жозефина давным-давно забыла про стыд, её ничем невозможно было пронять. Думаю, если бы Габриель начал раздеваться прямо здесь и сейчас, под тихую музыку оркестра, я бы и то не выказала признаков смущения. Ни малейших. Глядишь, и похлопала бы ему ещё? Фигура у него была поистине великолепная!
– Жозефина Лавиолетт, рада с вами познакомиться! – включив одну из своих коронных улыбок, сказала я.
Да-да, одну из тех самых улыбок. Из коллекции настоящей француженки, перед которой ни один мужчина не устоит! Вон, Лассард, между прочим, уже потянулся ослабить ворот рубашки – ему стало тяжело дышать. Из-за моего очарования, или из-за своего ранения, вот что я хотела бы знать! Какого чёрта он вообще здесь делает, почему не соблюдает постельный режим?! И ведь не подойдёшь, не спросишь!
Деликатное покашливание за моей спиной в мгновение вывело меня из размышлений, я спохватилась и продолжила:
– А это Фрасуаза Морель, моя подруга и компаньонка.
Причём сначала первое, а потом второе. Молодой женщине в наше время не с руки было путешествовать в одиночку, разговоры могут пойти самые разнообразные. Особенно, если эта женщина француженка – тут уж точно пиши пропало, торопитесь же, заботливые матушки, прятать своих сыновей, коварная Жозефина вышла на охоту! А так, вроде
– Вы не представляете, какое это чудо – встретить здесь соотечественников! – Смеясь, сказал Габриель, целуя мою руку. Взгляд его, при этом, был по-прежнему прикован к моим глазам, так же как и тогда, на лестнице. И от этих его зелёных глаз у меня неминуемо начиналась кружиться голова. Давненько со мной такого не было!
– Французы в Швейцарии? – я улыбнулась, кивком головы поблагодарив за поданный стул. – Что, такая редкость?
– Отель-то немецкий! – посетовал Габриель, изобразив безнадёжность на лице. – Здесь французов не очень жалуют. Хозяин-немец отчего-то невзлюбил нашу нацию. Доподлинно известны случаи, когда достойнейшим парижанам отказывали в размещении без объяснения причин, в то время как свободные номера имелись в наличии!
– Шустер разорится такими темпами, – с усмешкой сказал широкоплечий пожилой господин, седовласый, с аккуратной бородкой и пышными усами. У него были удивительные синие глаза, живые и добрые, в прошлом, наверняка, помогавшие ему очаровать не один десяток швейцарских красавиц, да и сейчас, признаться, не утратившие былого шарма.
– Ваша правда, мсье Гарденберг! – Согласно кивнул Габриель, подавая стул теперь уже Франсуазе, которая прямо-таки растаяла от этой любезности. И я её прекрасно понимала: лестным было внимание такого красавца! Интересно, а его подруга не взревнует? Я кинула на неё беглый взгляд, но девушка смотрела с любопытством, и претензий ни малейших не имела. С удивлением я заметила рядом с ней одну из тех женщин, что встречали нас во дворе своими страшными историями. Ту самую, с больной головой, мать юной красавицы-дочки, так подходящей на роль следующей жертвы. Запоздало я догадалась, что красавица-дочка это и есть мадемуазель Вермаллен, а эта желчная некрасивая женщина – её мать, госпожа графиня.
– Как это вас самого впустили сюда, в таком случае, мсье Гранье? – вяло поинтересовался ещё один широкоплечий господин со скандинавской наружностью. У него была прекрасная шевелюра, которая куда больше подошла бы юной девушке, нежели крепкому сорокалетнему мужчине – непокорные светлые кудри, торчащие в разные стороны. Причём налицо были все попытки привести их в божеский вид, но ни воск, ни фиксатуар, ни даже сладкий чай, похоже, не в силах были совладать с непокорными белокурыми локонами этого господина. Бедняга, подумала я с сочувствием. Вот это не повезло!
– Меня поначалу тоже не хотели заселять, когда узнали, что я из Парижа, мсье Эрикссон, – признался Габриель. Затем, коротко улыбнувшись своей подруге, сказал: – Но благодаря протекции мадемуазель Вермаллен, мсье Грандек изменил своё решение и для меня тотчас же нашёлся свободный номер!
– Какая удача, в самом деле, – недовольно пробормотал кучерявый швед, тот самый доктор Эрикссон. Помнится, мадемуазель Вермаллен упоминала тогда, что доктор не в ладах с Габриелем. Как выяснилось позже, доктор был не в ладах со всем миром, не считая своей жены, немолодой остроносой шатенки, что сидела по правую руку от него. – Ну а вы, мадемуазель Лавиолетт, за какие заслуги заполучили номер-люкс на третьем этаже? – Спросил он с явным вызовом. Я ему не понравилась, это определённо. Думаю, это взаимно: хамства я не любила и не терпела.