Фея Альп
Шрифт:
Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появилось нечто совершенно неожиданное: молодая дама в элегантном дорожном костюме, в шляпке с вуалью и с хорошеньким саквояжиком в руке. Она намеревалась быстро войти в комнату, но остановилась, как вкопанная, при виде представившегося ее глазам зрелища. Долговязая фигура Гронау вытянулась во всю длину на софе, доктор без куртки безмятежно откинулся на спинку кресла, Герсдорф расположился неподалеку от него, а над всеми ими клубились облака голубого дыма, окутывая всю группу густой, но, к сожалению, прозрачной
— Господин доктор, — доложила экономка, лицо которой виднелось позади незнакомки, — вот молодая барыня приехала и хочет…
— Я хочу видеть своего мужа! — энергичным тоном перебила ее «молодая барыня».
Она вступила в комнату и произвела этим настоящий переполох. Гронау сорвался с дивана и вскрикнул от боли, потому что его нога еще не выносила таких сильных движений; Бенно в ужасе вскочил и бросился искать свою куртку, но никак не мог найти ее, а Герсдорф вынырнул из облаков дыма и воскликнул с радостным изумлением:
— Валли!.. Ты!?
— Да, я! — объявила молодая женщина таким уничтожающим тоном, как будто застигла мужа на месте преступления, а затем выступила на середину комнаты и приняла в высшей степени воинственную позу, но, к сожалению, ей помешал табачный дым, и она отчаянно закашлялась.
Бенно был совершенно уничтожен: он только что втайне облегченно вздохнул, услышав, что визит новой знатной родственницы не состоится; он, конечно, облачился бы ради нее в свою знаменитую черную пару, и вдруг она застала его в таком туалете! В смущении он схватил носовой платок и принялся разгонять дым, но, к несчастью, гнал его прямо в лицо даме. При этом он столкнул со стола глиняную трубку, так что та разлетелась вдребезги, и в довершение беды опрокинул кресло, отчего оно лишилось ножки. Наконец Герсдорф схватил его за руку и воскликнул:
— Успокойся, Бенно, не то ты натворишь еще каких-нибудь бед! Прежде всего, позволь представить тебя моей жене. Мой кузен Бенно Рейнсфельд, милая Валли.
Валли крайне немилостиво взглянула на человека без сюртука, которого ей представляли в качестве родственника, и, видимо, нашла это возмутительным.
— Мне очень жаль, что я помешала вам, господа, — сказала она, бросая на мужа сокрушительный взгляд. — Мой муж сообщил мне, что едет к вам, господин доктор, на неопределенное время.
— Сударыня… — растерянно пролепетал Бенно. — Для меня большая честь… конечно…
— Очень рада, — без церемоний оборвала его «сударыня». — На улице стоят мои вещи; будьте добры, прикажите их внести: я тоже остаюсь здесь… на неопределенное время.
Это довершило отчаяние доктора. Он подумал о маленькой, скудно меблированной комнатке под крышей, в которой собирался поместить двоюродного брата, и в которой теперь должна была поселиться баронесса Эрнстгауен! Вдруг его беспомощно блуждающий взгляд упал на куртку, которую он искал с таким страхом, она лежала прямо перед ним, он схватил ее и исчез со своей добычей в соседней комнате. Гронау, питавший к дамам решительную антипатию, заковылял вслед за ним и так неосторожно закрыл
— Не к дикарям ли я попала? — воскликнула молодая женщина, возмущенная таким приемом. — Один кричит, другой убегает, а третий… — она буквально содрогнулась при мысли, что этот третий был ее муж.
Однако Герсдорф не обратил внимания на рассерженное выражение розового личика, а с сияющей физиономией и распростертыми объятиями поспешил к жене.
— Валли, неужели ты в самом деле приехала?
Валли уклонилась от объятий и, отступив назад, торжественно заявила:
— Альберт, ты — чудовище! Да, да, чудовище! Мама тоже это говорит и думает, что я должна наказать тебя презрением; только потому я и приехала.
— Вот как! Только потому? — спросил Альберт, беря у нее из рук саквояж.
Валли позволила его взять, но продолжала сохранять воинственный вид.
— Ты бросил меня, свою законную, обвенчанную с тобой жену, постыдно бросил, да еще во время свадебного путешествия!
— Извини, дитя мое, не я тебя бросил, а ты меня! — запротестовал Герсдорф. — Ты поехала с обществом…
— На несколько часов, а когда вернулась, ты уже уехал, отправился в глушь — я не знаю, как иначе назвать этот Оберштейн, — и сидишь здесь, в ужасном табачном дыму, куришь, смеешься, радуешься! Не отпирайся, Альберт, ты смеялся: я ясно слышала твой голос из прихожей.
— Действительно, я смеялся, но ведь это еще не преступление.
— Когда твоя жена вдали от тебя? — гневно крикнула Вали. — В то время как твоя глубоко оскорбленная жена горько оплакивает тот час, когда судьба приковала ее к такому бессердечному человеку? О, ты даже не замечаешь этого! — и она громко всхлипнула.
— Валли, — серьезно сказал Герсдорф, подходя к жене, — ты знала, почему я решил избегать того общества, Я думал, что моя жена будет, безусловно, на моей стороне, и мне было очень больно убедиться, что я ошибся.
Валли опустила глаза и нерешительно ответила:
— Мне вовсе не нужны все эти глупые люди, но мама говорит, что я не должна позволять командовать собой.
— И ты, разумеется, послушалась совета матери, вместо того чтобы исполнить мою просьбу, и предпочла общество чужих людей моему.
— Ты сам так сделал! — воскликнула Валли. — Ты уехал, не заботясь о том, что твоя бедная жена умирает от тоски и горя.
Альберт тихонько обнял ее и склонился к ней, в голосе его звучал глубокое чувство:
— В самом деле, ты скучала без меня, моя маленькая Валли? Я тоже скучал.
Молодая женщина подняла на него глаза, в них уже не было слез, и она крепко прижалась к нему.
— Когда ты собирался вернуться? — спросила она.
— Послезавтра, если бы у меня хватило сил выдержать так долго.
— А я приехала сегодня, довольно с тебя этого?
— Да, моя милая маленькая упрямица, с меня довольно! — воскликнул Альберт, с безграничной нежностью обнимая ее. — Теперь, если хочешь, мы хоть сегодня вернемся в Гейльборн.