Фиалки на снегу
Шрифт:
— Я… я очень ув-важаю мисс Рут… — пробормотал Хэнкок.
— Тот, кто женится на ней, получит хорошее приданое. Кроме приличной суммы денег, в него входит и доля в моем бизнесе, — сказал Джон, не сводя глаз с барона. — Так как я давно знаю вас и считаю глубоко порядочным человеком…
— Вы? — в изумлении воскликнул Чарлз Хэнкок. Услышать такие слова из уст первого герцога в Англии — не шутка, и он невероятно обрадовался.
Джон с трудом сдерживал смех, наблюдая за поведением Хэнкока.
— Я бы очень хотел, чтобы вы стали ее мужем, — продолжал
— Мисс Рут — само совершенство! — с энтузиазмом воскликнул Хэнкок. — Если вы позволите, я буду просить ее руки сегодня же!
— Я не только позволяю, но и целиком одобряю это намерение. Скажите, какие чувства испытывает девушка к вам?
— Она… она уважает меня и ценит. Я сделаю ей предложение этим же вечером!
Джон удовлетворенно улыбнулся: выйдя замуж, Лобелия и Рут перестанут наконец завидовать сестре и оставят ее в покое! Но даже если что-то и сорвется, Джон сумеет заставить их молчать.
Он поднялся, давая гостю понять, что прием окончен. Барон тоже встал, и они пожали друг другу руки.
— Мне приятно думать, что скоро мы станем родственниками, — сказал Джон, провожая гостя до дверей.
— Ваша светлость, обещаю, что вам никогда не придется сожалеть о своем выборе! — С этими словами Чарлз Хэнкок вышел из кабинета и почти бегом направился к выходу.
«Вот подонок, — подумал Джон, снова садясь в кресло. — Ради денег и связей семьи Сен-Жер-мен этот барон готов немедленно жениться на любой девице, которую ему подсунут!»
Джон выглянул в окно. В саду Лили весело скакала, изображая лошадку, а Изабель устроилась на скамье поодаль. Рядом с ней сидела какая-то пожилая женщина.
Джон не поверил своим глазам, зажмурился, тряхнул головой и снова посмотрел в сад. Теперь на скамье рядом с его женой никого не было, а Изабель разговаривала с пустотой…
Да нет, нет, убеждал себя Джон, чепуха, нет у Изабель никакого ангела-хранителя! Нет и быть не может!
Вошел Доббс.
— Ваша светлость… — Джон с усилием отвернулся от окна, и Доббс доложил: — Пришли ваш брат и мистер Мэтьюз.
— Пригласите их.
Мистер Мэтьюз, один из адвокатов Джона, и Росс не замедлили явиться. Они сели в кресла, напротив письменного стола.
— Ты узнал что-нибудь новое о покушении? — спросил Джон брата. Тот отрицательно покачал головой, и Джон повернулся к адвокату. — Мистер Мэтьюз, я пригласил вас сюда потому, что хочу удочерить свою родную дочь. Но проблема в том, что в свидетельстве о рождении ее мать не указала имени отца.
— Откуда вы знаете, что это ваша дочь? — спросил Мэтьюз.
— Лили — моя дочь, я уверен в этом. — В голосе Джона зазвенел металл.
— Что ж, вы скорее всего правы, — согласился адвокат. — Вы хотите, чтобы я составил бумагу для представления в суд?
Джон наклонил голову.
— Также я хотел бы, чтобы вы составили бумагу на имя ее матери с требованием предоставления временной опеки…
Вдруг дверь резко открылась. На пороге стоял смущенный
— Лизетта Дюпре желает немедленно видеть вас, — обратился он к Джону.
Тот постарался не выдать удивления и тревоги. Может быть, удастся уговорить ее подписать бумаги прямо сегодня.
— Проводите ее сюда, Доббс. А вы, джентльмены, подождите, пожалуйста, в малой гостиной. Разговор с этой дамой не займет много времени.
Доббс вышел, за ним последовали Росс и мистер Мэтьюз. Через несколько секунд в кабинет вошла Лизетта Дюпре.
Она сняла плащ — без всякого приглашения — и осталась в платье самого смелого покроя. Это платье из полупрозрачной материи, с низким вырезом, напоминало скорее ночную рубашку…
Джон с удивлением и горечью вспомнил, что когда-то считал эту женщину самой красивой в мире… Теперь же он смотрел на нее с презрением и отвращением. Он взглянул ей прямо в глаза; у Лили были такие же глаза, но мать и дочь казались совершенной противоположностью друг другу, словно дьявол и ангел. Джон подумал — интересно, была ли сама Лизетта хоть когда-нибудь таким же чистым, невинным существом?..
— О, Джон, как я рада снова видеть тебя, — с хрипотцой прошептала Лизетта, наклоняясь к нему. — Не правда ли, я сегодня неплохо выгляжу…
— Мадам, я не давал вам позволения называть меня по имени, — холодно сказал он. — Что вам нужно?
— Как — что? Я пришла за своей дочерью! — Лизетта мгновенно поняла, что ее номер не пройдет, и заговорила по-другому: — Немедленно позовите Лили!
— Ее воспитываю я.
— Воспитываете чужого ребенка?
— Она моя дочь! — взорвался Джон. — И более того, две сотни свидетелей готовы подтвердить, что вы бросили ее в моем доме!
— Она не ваша дочь!
— Мне не важно, кто ее зачал! Я все равно удочерю ее!
— Лили должна жить со своей матерью, — не сдавалась Лизетта.
— Она нашла другую мать, которая любит ее и заботится о ней.
— Никто не заменит ребенку настоящую мать. Она обожает меня!
— Не сказал бы, — сквозь зубы ответил Джон.
— Что ж… Я оставлю ее у вас, если вы заплатите мне тысячу фунтов.
— Она уже живет у меня!
— Закон на моей стороне! — взвизгнула Лизетта.
— Убирайтесь из моего дома, мадам, пока я сам вас не вышвырнул!
Этого Лизетта уже не могла вынести. Она бросила уничтожающий взгляд на Джона и выбежала из кабинета, захлопнув за собой дверь.
Джон некоторое время смотрел на дверь, пытаясь понять: что он мог найти когда-то в этой ведьме? Герцог проклял бы их недолгий союз, если он не дал жизнь малышке Лили…
Все это время Лили и Изабель были в саду. Хоть окна кабинета и были прямо над ними, они не видели и не слышали ничего из того, что там творилось: Изабель играла на флейте, а Лили танцевала под музыку. Когда танец закончился, Лили подобрала с земли несколько ярких опавших листьев и подбросила их в воздух. Ветерок закружил листья, и девочка в восторге закричала: «Ура-а!»