Филарет – патриарх Московский. Часть 2
Шрифт:
Потом уколол иглой в реанимационную точку под носом и Иван Васильевич пришёл в себя.
– Где я? – спросил он. – Что со мной?
– Сознание ты потерял. Я тебе иглы вколол, полежи спокойно, – сказал Фёдор, а сам подумал: «Не сознание, а совесть ты потерял. Подумаешь, пузо ему проколол, ну так вылечил же. Стоит думает, он, видите-ли, казнить, или не казнить?».
– А-а-а… Ты мне чрево проколол и зашил. А потом кинжал дал… Искуситель ты, Фёдор, ах искуситель. Хотелось мне вогнать клинок тебе под шею и вогнал бы, да сознание ушло. Всё
Он помолчал и добавил:
– Прав ты. Бережёт тебя Господь Бог. Не дал убить. Значит и пробовать не буду. Но что с тобой делать? Зол я на тебя! Может в монастырь тебя отправить? Вместе с Сильвестром. Я его в Словецкий монастырь отправил. Уже доехал, небось… Вот и ты езжай.
– Спасибо, тебе, государь-батюшка! Век молится за тебя буду. Ну, я пошёл собираться? Там иголками лечить буду и операции делать.
Царь нахмурился и недовольно покрутил головой.
Глава 3.
– Вот – проныра! Хрен тебе, а не Соловцы! Тут будешь! При мне. Ладно ты раны зашиваешь! А вдруг ещё, что случись? На войну ведь скоро! Да и не здоров я ещё! Вон, сознание уходит и душа к свету тянется, а не к добру сие.
– То, что ты не здоров, это понятно, – хмыкнул Попаданец. – А на Соловки я бы съездил. Воздух чистый. Труд общественно полезный… Сильвестр в шахматы играет?
– Соль варить или дёготь жечь поставят, будет тебе и воздух чистый и труд полезный, – хмурясь проговорил государь. – Совсем ты, Федюня, страх потерял. То смиренный был, аки агнец. А тут царю сначала жалом в чрево тычешь, а потом перечишь на каждом слове.
– Прости, государь. Кровь кипит. Столько делов наворотил, что трепетно в груди. Прости меня, Христа ради. Ей, Бог, не искушал тебя, отдавал кинжал и жизнь свою в твои руки. Если правду сказать, времена такие настают, что мёртвым будет легче, чем живым.
Царь продолжал смотреть на Фёдора, насупив брови, потом опустил взор на рану, заклеенную карлуком3.
– Мёртвым завсегда легче, чем живым. Только, думаю, скучно там, на небесах, или в преисподней. Чешется, – сказал царь, тыча в рану. – А не болит.
– Постарайся не мочить, не чесать и ничего не есть.
– Эх надо было с утра побольше поесть, – произнёс и сокрушённо вздохнул царь.
– Выпей, – сказал Фёдор, подавая ему склянку с прозрачной жидкостью.
– Что это? – спросил тот.
Фёдор хотел сказать: «яд», но передумал. Он понимал, что на сегодня исчерпал резерв терпения Ивана Васильевича и может огрести по серьёзному.
– Вино! Очень крепкое, настоянное на дубовой щепе вино. Хлебное.
Царь скривился.
– Не люблю я его. Англичане из ячменя варят. Постоянно привозят с посольством. В дар, млять! Надух мне не нужны такие дары. Крохоборы. Говорил же, чтоб не везли, а возят и возят… От него я совсем дурной становлюсь. Не люблю.
– И где, то вино? – спросил Фёдор. – Мне бы для медицины
Мысленно он продолжил: «…в любых количествах».
– В казне бочки стоят. Забирай, коли нужно для меди… Как ты сказал? Для чего?
– Медицина – это по-латыни «лечение». Раны это вино заживляет. Вот и твою рану в чреве оно заживит. Выпей.
– Живая вода, что ли? – улыбнулся, скривившись государь.
– Что-то типа того.
– Говорить ты стал чудно, Федюня.
Иван Васильевич с любопытством разглядывал квадратной формы склянку, сделанную из зелёного стекла.
– Пей, да уберу я. Только крепкая она, живая вода. Такой ты ещё не пил. Чистый спиритус.
– Спиритус, говоришь?
Царь, повернувшись к левому плечу, хэкнул и замахнул в себя семьдесят граммов чистого спирта. Видно было, что опыт пития подобных продуктов он имел, так как выдыхал медленно сквозь плотно сжатые губы, однако слёзы на глаза всё же накатились и, скопившись на нижних веках, потекли струйками по щекам, прячась в не по годам седеющей бороде.
– Крепка рать русская, – глубокомысленно выразился государь, сипя высушенной глоткой.
Он вздохнул, выдохнул.
– Сам варил?
– Сам, государь.
Глаза Ивана Васильевича заблестели.
– Ты что-то говорил о том, что ты сюда из другого мира пришёл. Что это за мир?
Фёдор немного помолчал, обдумывая что сказать, а что не говорить.
– Тот мир, откуда моя душа пришла в это тело – это будущее. Там тело умерло и мою душу отправили в это тело. Вот и всё.
– Кто отправил и зачем? – напряжённым голосом спросил государь.
– Мне не сказали. Наверное, тебя предупредить. Зачем ещё?
– О чём?! О чём?! – заволновался Иван Васильевич, пытаясь привстать на постели, но поморщился от боли.
– Да откуда же я знаю? – пожал плечами Попаданец. – Может о том, что ты нагрешил в этой жизни так, что тебе места не нашлось не то, что на небесах, но и в преисподне? Может поэтому ангелы хранители и послали меня душу твою спасти да исправить. Ежели я к тебе пришёл. Кому ещё до тебя дело есть, как не ангелам?
Царь вылупился на говорившего так, что казалось, его глаза сейчас вывалятся ему на грудь. Рот растворился, дыхание остановилось. Потом он вдруг всхлипнул, резко вздохнув грудью и закашлявшись, скривился от боли.
– Давай ка я тебе иголки от боли вставлю, – сказал Фёдор и быстро воткнул ему две иглы в точки «вутонг».
Царь облегчённо задышал ровно и глубоко, а отдышавшись спросил:
– Сильно нагрешил?
Фёдор даже отстранился от такой «наглости».
– Ты меня спрашиваешь, государь, сильно ли ты нагрешил? Но как же я тебе отвечу? Не я тебе судья, государь. Я твой слуга, а ты Помазанник Божий. Ты сам себе судья, да Господь Бог. Я могу только перечислить часть твоих мрачных деяний в прошлом и будущем и то, только те, что открыты мне. Говорил же тебе, что не всё открыто предо мной.