Филарет – патриарх Московский. Часть 2
Шрифт:
– Теперь я понимаю тебя, Федюня.
– А потом не выдержал, и стал пытаться лечить царицу и когда срок смерти её минул, даже испугался, что у меня получилось изменить историю, но продолжил лечить.
Фёдор замолчал, сокрушённо уставившись в узор красно-желтого ковра, лежащего на полу.
– Но не судьба, – выдохнул он и, подняв глаза, наполненные слезами, продолжил. – Но я тогда так напугался, что может всё измениться, что не хотел тебе ничего говорить. Слов не имел. И случай не подворачивался.
Царь саркастически хмыкнул.
– Да, уж…
Царь замолчал, изображая на лице озабоченность и размышления. Он то хмурился, то кривил губы, то улыбался или растягивал уголки губ в разные стороны. Короче, играл лицом. Фёдор молчал и ждал вопросов. Вопросы у царя нашлись.
– «Всё-таки последовательный был царь Иван Васильевич Грозный, – подумал Попаданец, услыша вопрос. – И умный. Хотя, почему был? Вот он перед глазами, как живой!»
– А кто после поляков-то в цари вышел? Нашли достойного?
Фёдор кашлянул, покрутил головой, шеей, почесал затылок.
– Ты ещё жопу почеши, Федюня! – хмыкнул государь. – С царём ведь разговоры разговариваешь, а ведёшь, как на конюшне перед мерином, не зная с какой стороны седло надеть. Говори давай! Не томи!
– Я, государь, – соврал Фёдор, но не совсем, ведь будучи Патриархом Московским и всея Руси, он был соправителем своего сына Михаила Романова.
– Что? Слушаю, говори!
– Э-э-э… В смысле, э-э-э, я стал царём. По решению Земского Собора, государь.
– Что?! – не то удивился, не то возмутился Иван Васильевич. – Ты-то каким боком к трону оказался?
Попаданец хотел пошутить, сказав: «Стреляли…», но не посмел.
– В плену я польском был, потом вырвался, собрал ополчение и изгнал поляков из Москвы. Вот за это и избрал народ, – врал Попаданец, не краснея, ибо искренне считал, что доведись, и соберёт, и изгонит.
– О, мля! Вот это денёк сегодня! Доживу ли?! Или сердце лопнет? Федюня, матерь Божья – царь! Здрасти, приехали! Дай воды попить. Пересохло в горле. Можно воду.
– Только с вином. Сейчас разбодяжу.
Фёдор быстро отошёл к окну, на котором стояли разные напитки в серебряных кувшинах с крышками, и, пользуясь случаем, перевёл дыхание, незаметно вытерев выступившую на лбу испарину. Налил в кубок какого-то взвара (он даже не удосужился глянуть, какого), плеснул туда же спирту и, вернувшись, к кровати, протянул кубок царю. Царь скривился.
– Отведай.
Фёдор удивился.
– Ты думаешь, что я хочу тебя отравить?
Царь потупил глаза, скривился и отвёл взгляд.
– Отведай.
– У-у-у, – «проучал» Фёдор. – Вышел, значит, я из доверия? Ну-ну…
Он дернул головой влево.
– Да, уж. Ну, ладно.
Попаданец попробовал получившийся напиток и удивился.
– Вкусненько. Отличный коктейль!
Он большими глотками выпил всё спиртово-смородиново-малиновое великолепие, довольно крякнул и снова направился к окну. Сделав ещё одну порцию напитка, он снова вернулся к царю и протянул тому кубок.
–
Иван Васильевич взял кубок и сказал:
– Хрен тебе! Совсем ты берега попутал, Федюня.
Царь сначала попробовал, а потом продолжил пить из кубка пока всё не выпил.
– Действительно вкусно. Отличный товар, Федюня! Я разбавлял вино, что ключница варит, с взварами.
Царь скривился и покрутил головой.
– Гадость. А у тебя нет вкуса преисподней. Этой… Серой не воняет.
– Правильно! Я же спиритус через угольно-медный мешок прогонял. Специальную сетку кузнецам заказывал.
– Вот умелец, – «повеселел» самодержец. – Ну и как мне тебя убивать?
– А зачем? – удивился Попаданец.
– Да, как зачем? Какой из тебя царь?!
– И-и-и, – Фёдор икнул. – Извините.
Он покачал перед лицом царя Ивана пальцем.
– Оч-ик! Да, что такое? – возмутился икоте Фёдор. – Очень приличный царь, между прочим, получился. Всех, между прочим, нагнули. И своим, и чужим. Не сразу, конечно. Я у тебя многому научился. Э-э-э… Научусь… Ик! Да, екарный бабай! Я же говорю! Польшу – раком!
Фёдор махнул обеими руками себе за спину, как лыжник, бегущий классическим стилем.
– Шведов! Ха!
Ещё один взмах.
– Крымского хана! Ха!
Взмах.
– Э-э-э… Кого ещё?
В голове у Фёдора зашумело.
– Что-то я, кажись, надрался. Переборщил я тебе со спиртом, кажись, – пробормотал он.
– Во-во! Я же говорил, отравить хотел. Сейчас посмотрим, как ты после такого кубка? Я-то привыкший, ха-ха. А ты, я видел, и пиво то едва пригублял на братчине. А тут спиритус.
Государь поднял палец вверх. Вдруг он будто что-то вспомнил.
– Подожди, а что ты про беглецов говорил? Про Бельского Ивана, – да? Про Курбского Андрея? Про Вишневецкого Дмитрия? К полякам сбегут и станут против меня воевать?
– Сбегут и станут воевать, – кивнул головой Фёдор. – Вели у Бельского обыск сделать. Найдёшь королевские охранные грамоты. У Курбского не ищи. Тот так уйдёт. Прямо из Литвы.
Глава 4.
– Андрюшка Курбский? Не верю. Это друг мой! Навет! Не верю!
– Не верь, – безразлично сказал Попаданец. – Мне, чем больше останется по-старому, тем меньше переделывать. Ведь беда в чём? Вот казнишь ты сейчас Курбского, а из-за этого некому будет победить поляка князя Полубинского, а потом ты без него вдруг проиграешь битву за Полоцк. Хотя может и к лучшему его убрать сейчас. Не потеряем пятнадцатитысячное войско под Невелем, а Полоцк и без него возьмём. Вот так со всеми. Каждый ведь до своего побега какую-то пользу тебе принесёт. Вишневецкий черкесов «христианизирует» и ещё много полезного бы сделал, если бы ты не гнобил его. Хотя, конечно, его желание захватить Крым, нам не очень полезно. И он не ушёл бы, если бы ты этим летом не выдал его перемещения Османам, сообщив начальнику гарнизона Кафы о том, что Вишневецкий готовит на них нападение. Так ведь?