Филарет - Патриарх Московский
Шрифт:
— Мне бы любое количество подошло. Отдадите забаву?
Яков и Семён покраснели и полезли каждый в свою мошну.
— Вот, боярин, — сказал Яков, взяв в руки оба куска магнита и протягивая их мне.
Я посмотрел на царя, тот разрешил Якову подойти ко мне.
— Дык, — глубокомысленно произнёс Аникей. — Это железо, чтобы ковать, надобно плавить. Мы пробовали… А тутача печи плавильной нет. Значит у кузнеца то железо лежит.
Я задумался.
— А что-то есть из того железа сделанное?
—
— Продать можете? — спросил я.
— Можно и продать, можем и подарить, но теряет железо липкость при переплавке.
— Это не важно, — махнул я рукой.
— Тогда, — Аникей задумался. — Примешь ли в дар такой нож?
— Приму. Что ж не принять. Я тебе свой подарю. Дашь на дашь, пойдёт.
— Дашь на дашь — ладный торг, — согласился и Строганов. — В гостиный двор приходи, боярин.
Я скривился.
— Лучше ты приходи ко мне в хоромы. После вечерней службы. Сговорились?
— Сговорились, — сказал и вздохнул Аникей, понимая, что проиграл мне статусную дуэль.
— Сено к корове не ходит, — подумал я, и услышав, как удовлетворённо хмыкнул Иван Васильевич, мысленно показал ему язык.
— Зачем тебе это железо? — спросил государь, когда Строгановы покинули его приёмный покой. — Забавляться?
Я подумал говорить и правду и решился.
— Понимаешь, какое дело, государь. Ртуть ещё можно вывести с помощью иголок.
— Как это?
На лице царя изобразилось такое не понимание, что можно было писать портрет Емели-дурака.
— А так! Ртуть-то в крови?
— В крови…
— Втыкаешь иголку в тело, а на липкую иглу ртуть-то и липнет.
— Да ну?
— Вот тебе и «да ну»…
Иван Васильевич подумал и сказал, крутя головой:
— Не дастся. Ей Богу, не дастся.
Я пожал плечами и скривился. Царь нахмурился и посмотрел на меня.
— Что за иглы?
— Нет пока этих игл. Ещё кузнец не выковал.
— Бр-р-р, — царя передёрнуло. — Не согласится. Она страсть, как пытки не любит смотреть. А тут… Бр-р-р…
— Да там иголочка будет тонкой, как у пчёлки жало. И «укус» такой же. Зато польза огромная. Царица ведь не хочет уже есть сарацинское пшено? А надо. Так и иголки.
— И куда тыкать будешь? — ещё больше нахмурился царь.
— По всему телу сразу двадцать игл надо вколоть.
— Матерь Божья! — воскликнул царь и размашисто перекрестился. Лицо его стало жалостливо страдальческим. — Как же так? Душеньку мою… Исколют…
— Иван Васильевич! — вырвался у меня возмущённый возглас обращения «не по форме». — Да стоит ли так убиваться по не сделанному?! Когда сделают иголки, тебе воткну, тогда и плачь! Не захочет, царица, и ладно. Тебе будем ставить. Тебя же тоже травили ртутью, государь? Во-о-от… Ты
— Так их ещё и многажды ставить надо будет? — раскрыл от удивления рот Иван Васильевич. — Ох и знатный из тебя палач получиться, Федюня! Не на него справу ты нацелился?
Я помолчал, вроде как упрекая государя взглядом, а сам подумал, что легко при помощи только тонких игл, заставил бы говорить практически любого.
— Злое говоришь, государь. А я ведь вылечить и царицу и тебя хочу. Не хочу, чтобы и ты и она умирали.
— Но ты ведь не лечил никого втыканием игл, Федюня! — возмутился государь.
— Не лечил, но учитель…
— Убил бы я твоего учителя. Вот в кого бы я иглы загнал! — схватившись за голову застонал Иван Васильевич.
— Зря ты так, государь. Он когда про отравление сулимой рассказывал, показывал эти самые точки, в которые иглы вставлять надо. Вот здесь, здесь, здесь, здесь…
Я показывал точки, а царь видя некоторую систему в выборе точек постепенно успокаивался.
— А ну покажи ещё! — приказал он.
Я снова показал в том же порядке нужные точки.
— А ещё?
Я показал.
— Экзаменуешь? — усмехнулся я. — Показать тебе точку, на которую я нажму, и ты мне всё расскажешь?
— Не пужай! Не из пужливых…
— Ну, так хочешь? Чтобы убедиться, что грек был не дурак.
Царь, понял, что попался, вздохнул и сказал:
— Ну, покажи. Токма… Смотри мне!
Он погрозил пальцем.
— Я аккуратно.
Подойдя ближе к сидящему на троне царю, я, недолго думая, сунул два своих тонких, но привыкших к отжиманию, пальцев в межключичную впадину.
— А! — заорал Иван Васильевич, а я пальцы сразу убрал. — Ты ополоумел?!
— Ну как?
— Охренеть, как больно! Но и я это место знаю.
— Показать другую?
— И много ты их знаешь?
— Около шестидесяти.
— Да? Покажи ещё одну.
Зная, что царь в своей дорогущей шитой золотом рубахе сидит без штанов, я сказал:
— Извини, государь, мне к твоей ноге добраться надо.
— Добирайся.
Я задрал ему «платье» и ткнул палец в точку на подъёме ноги.
— А! Твою мать! — заорал царь. — Ни хрена себе!
— И это без иголки… А ежели иголку вогнать?
— Я тебе вгоню!
Царь смотрел на меня сверху вниз как-то подозрительно блестя глазами.
— А ну ещё! — приказал он.
— Туда же?
— Зачем же? В другую.
— Пожалуйста.
Я нажал на точку перед косточкой.
— А-а-а! О, блять!
Царь вдохнул и выдохнул:
— Ещё!
— Да ты мазохист, царь-государь, — рассмеялся я и нажал за косточкой.
— А-а-а, матерь Божья! Как больно!