Философия истории
Шрифт:
1 Максименков Л. Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция, 1936- 1938. М., 1997. С. 198.
2 Там же. С. 203.
3 Там же. С. 201-202. Любопытно отметить, что когда спустя несколько лет сам Ягода оказался под следствием, его обвинили - в числе многих других прегрешений - и в гомосексуализме, и он, что характерно, это обвинение не оспаривал.
В нацистской Германии отношение к сексу и эротике было примерно таким же, хотя недолгий период существования нацизма, сразу же начавшаяся подготовка к войне, а затем и сама война вносили определенные коррективы в формирование тоталитарной традиции, касающейся сексуальных отношений и эротики.
Хотя большевизм сурово преследовал сексуальные
508
"Сексуальные меньшинства", об ущемлении прав которых так много говорится в индивидуалистическом обществе, сразу же были поставлены вне закона. Это было воспринято обществом с удовлетворением. В начале января 1934 г. Гитлер, опасавшийся своего давнего соратника Рема, приказал заняться сбором компрометирующих фактов о "Реме и его физических привязанностях" (Рем, как и некоторые другие руководители, был гомосексуалистом). В июне Рем и его окружение были арестованы и расстреляны без какого-либо намека на судебное разбирательство. Выступая затем с оправданием в Рейхстаге, Гитлер не преминул подчеркнуть развращенность Рема и других главарей СА: "Я отдал приказ расстрелять зачинщиков заговора, это значит, что я отдал приказ до конца выжечь язву разврата, разъедающую здоровую плоть немецкой семьи..." [1]. Этот довод был воспринят как достаточно веский обществом, которое лозунг "Семья - ячейка государства" считало само собою разумеющейся истиной.
В коллективистическом обществе нет и не может быть никаких сексуальных меньшинств [2]. И даже само его сексуальное большинство ведет себя так, как если бы к сексу оно не имело никакого отношения.
1 Цит. по: Буллок А. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. Т. 1. С. 423.
2 "В 1956 г. стало известно, что Олег Кошевой был педерастом. Это послужило причиной фалеевского самоубийства" [Ерофеев В.В. Из записных книжек // Оставьте мою душу в покое. Почти все. М., 1995. С. 284). Ирония Венедикта Ерофеева понятна. Гомосексуалист, как его представляет себе коллективистическое общество, не способен ни на что позитивное и тем более на подвиг и на те чистые и высокие чувства, которыми наделил своего героя А. Фадеев (генеральный секретарь. Союза писателей СССР) в романе "Молодая гвардия".
Вкус и мода
Коллективистическое общество стремится унифицировать не только мысли, чувства и поступки людей, но и их вкусы и даже внешний вид. Для него почти чуждо понятие вкуса, разделяющее людей на тех, кто обладает хорошим вкусом, и тех, кто его не имеет.
Мода, вовлекающая людей в постоянную погоню за ее веяниями и выделяющая тех, кто модно одет, причесан и т.д., из всей остальной массы, тоже почти незаметна в коллективистическом обществе. Его индивид, как правило, не стремится отличаться ни особо отточенным вкусом, ни своим следованием капризной моде.
Социальные императивы вкуса и моды существуют в этом обществе в чрезвычайно ослабленной форме.
В своих мечтаниях некоторые социалисты-утописты шли еще дальше: они хотели,
509
В частности, Л.М. Дешан, описывая будущее социалистическое общество, высказывает пожелание, чтобы "почти все лица имели бы почти один и тот же вид" [1]. Сходную идею выражает в подготовительных материалах Ф.М. Достоевского к роману "Бесы" один из его героев (Нечаев, в романе названный Петром Верховенским): "По-моему, даже красивые очень лицом мужчины или женщины не должны быть допускаемы" [2]. Эту мысль Достоевский почерпнул из идеологии современных ему нигилистических и социалистических движений. Реальные коллективистические общества, к счастью, воздерживались от такой далеко идущей унификации своих индивидов, хотя коммунизм и стремился к единообразию их тел, достигаемому благодаря физкультуре и здоровому образу жизни, а нацизм - даже к сходству их лиц, являющемуся естественным результатом борьбы за "расовую чистоту".
Вкус и мода - понятия прежде всего индивидуалистического общества. Появление этих феноменов в жизни коллективистического и в особенности тоталитарного общества свидетельствует о начинающихся в его недрах брожении и разложении.
Понятие вкуса существенно уже понятия здравого смысла. Вкус касается только совершенства каких-то вещей и опирается на непосредственное чувство, а не на рассуждение. Кант характеризовал вкус как "чувственное определение совершенства" и видел в нем основание своей критики способности суждения.
Понятие вкуса первоначально было моральным, и лишь впоследствии его употребление сузилось до эстетической сферы "прекрасной духовности".
Идея человека, обладающего вкусом, появилась в XVII в., т.е. уже в индивидуалистическом обществе. Она пришла на смену очень узкому христианскому идеалу придворного и первоначально была идеалом так называемого образованного общества. "Вкус - это не только идеал, провозглашенный новым обществом, - пишет Х.Г. Гадамер, - это, в первую очередь, образующийся под знаком этого идеала "хороший вкус", то, что отныне отличает "хорошее общество". Он узнается и узаконивается теперь не по рождению и рангу, а в основном благодаря общности суждений, или вернее, благодаря тому, что вообще умеет возвыситься над ограниченностью интересов и частностью пристрастий до уровня потребности в суждении" [3].
1 Дешан Л.М. Истина, или Достоверная система. Баку, 1930. Т. 1. С. 153.
2 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений. М., 1977. Т. XI. С. 270.
3 Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988. С. 78.
510
Хороший вкус не является всецело субъективным, он предполагает способность к дистанции относительно себя самого и групповых пристрастий. "Вкус по самой сокровенной своей сущности не есть нечто приватное; это общественный феномен первого ранга. Он в состоянии даже выступать против частной склонности отдельного лица подобно судебной инстанции но имени "всеобщность", которую он представляет и мнение которой выражает" [1]. Можно отдавать чему-то предпочтение, отмечает Гадамер, несмотря на то, что это одновременно не принимается собственным вкусом.
Вкус - это не просто своеобразие подхода индивида к оцениваемому им явлению. Вкус всегда стремится к тому, чтобы стать хорошим вкусом и реализовать свое притязание на всеобщность. "...Вкус в чем-то приближается к чувству, - пишет Гадамер.
– В процессе действования он не располагает познанием, на чем-то основанном. Если в делах вкуса что-то негативно, то вы не в состоянии сказать почему. Но узнает он это с величайшей уверенностью. Следовательно, уверенность вкуса - это уверенность в безвкусице... Дефиниция вкуса состоит, прежде всего, в том, что его уязвляет все, ему противоречащее, как избегают всего, что грозит травмой" [2].