Философия как духовное делание (сборник)
Шрифт:
с) Ясно, далее, что не всякий акт душевной жизни, лично направляемый, приводит человека в состояние виноватости. За всякий такой акт человек бесспорно морально ответственен. Но вина ложится на него не всегда.
Ответственность души есть такое состояние ее, когда она объективно есть, или, кроме того, субъективно сознает себя как причину того или другого действия, подлежащего личному волевому регулированию. Если состоялся какой-нибудь акт душевной жизни, который, объективно говоря, не мог быть регулирован волею со стороны личной переживавшей его души, то ответственность
Вина есть состояние души, возникающее из ее действия. Нельзя быть «виноватым» чужою виною. Можно взять на себя чужую вину в глазах других людей; но объективно говоря, это невозможно. Вина есть всегда моя вина. Это выражается особенно в том, что человек, взявший на себя чужую вину, – переживается нами как нарочито объективно-праведный, а сваливший на другого свою вину – как совершивший дурное деяние и потому виновный. Отсюда и чувство, что мы особенным образом обязаны тому, кто взял на себя наш грех (например, христиане переживают себя как повинных всем Христу Искупителю – отсюда и вырождение христианской нравственности в мораль долга).
Виновная душа есть, далее, душа, совершившая деяние неправильное, недолжное или неценное. Если нет налицо несоблюденной, или недо-соблюденной нормы, или неосуществленной, или недо-осуществленной ценности, то ответственность слагается оправдывающим, а не обвиняющим образом. Поэтому вина предполагает: в морали – норму и долг, а в нравственности – ценность и цель.
Наконец, виновная душа есть душа, которая, поступив дурно, могла поступить иначе. Заметьте, что все мы, когда нас тяготит вина, ищем именно одного из этих двух исходов: или доказать, что я поступил хорошо; или доказать, что иначе я поступить не мог.
Нередко доказательство первого подменяют и доказывают не то, что «я хорошо поступил», а то, что «я имел право так поступить»; однако всегда впадают в ошибку и думают, что веские мотивы суть добрые мотивы, а добрые мотивы гарантируют доброе качество поступков.
Нам интересна здесь вторая возможность сложений вины с виноватой души, именно указание на то, что дурно поступающий поступает так потому, что иначе поступить он и не может.
d) Этим мы становимся перед вопросом о свободе воли; вопросом чрезвычайно сложным и много раз с разных сторон обсуждавшимся и решавшимся.
Решается он в различных направлениях; мы установим здесь только два наиболее типичных.
I. Все совершается в мире по закону причинной необходимости, и каждое явление по этому закону обусловливается в своем составе предшествующими ему явлениями; посему оно и не может быть иным, чем есть. Поэтому и каждое наше волевое решение и деяние не может быть иным, чем оно есть.
II. В мире человеческих решений и деяний всякое из них, сопровождающееся личным руководством и решением, налагает на человека ответственность и, может быть, вину. Но ответственность и вина мыслимы лишь тогда, если деяние по существу своему может быть иным, чем оно есть на самом деле. Следовательно, решения и деяния человека изъяты из общего закона причинной необходимости; воля свободна; и человек несет на себе ответственность и вину. (Индетерминизм143.)
Я не буду ни разбирать далее, ни решать этот вопрос и вообще не считаю его столь центральным в этике, как это принято. Главное в том, что ни детерминисты, ни индетерминисты сами не могут ни жить, ни действовать без выбора и решения.
Весь этот вопрос не имеет ни практически, ни феноменологически никакого значения. Ведь действуя, мы и выбираем, и решаем; и не можем не выбирать; и не можем не решать – потому что, как бы последовательно мы ни приняли причинно-необходимую определенность явлений, в момент выбора и решения нам это безразлично.
Во-первых, действуя, мы живем в действии, а не в анализе причин нашего несостоявшегося действия; если же сознание этих причин проносится в нашей душе, то не как сознание причин, а как сознание мотивов, из числа которых мы выбираем лучшее.
Тот, кто начинает теоретически познавать свое будущее деяние, тот его до тех пор и не совершает: деяние может и совсем погибнуть в познавательном анализе его как возможного.
Во-вторых, возможное действие никогда не может быть нам ясно в своих причинах уже потому, что оно, само являющееся следствием, нам неизвестно; да и потому, что наряду с сознательными мотивами на решение и поступок воздействует всегда ряд бессознательных мотивов, могущих быть вскрытыми лишь после того, как поступок состоится, да и то не всегда, и не целиком, и лишь с большим трудом.
Поэтому имеющийся состояться поступок наш мы переживаем как грядущее неизвестное и притом (что крайне важно) зависящее между прочим от совершения или не совершения нами некоторых волевых усилий. Вот этого-то сознания, что воля есть один из факторов, и притом, как известно, необычайно сильных факторов – достаточно для практика действующего и феноменолога, анализирующего интимную подлинную сущность нравственного переживания. И чувства силы нашей воли вполне достаточно практику, тогда как теоретик post factum ставит вопрос познавательно, теоретизирует и объявляет предопределенность нашего поступка общими факторами и частными прецедентами.
Итак, в сущность этического переживания входят такие ингредиенты: я живу душою; я действую, т. е. лично направляю акты моей душевной жизни; в меру этого я ответствен за свои состояния и деяния, и если не осуществляю лучшего, чем осуществленное несовершенное, то я виновен.
Вот этот-то сложный комплекс душевных движений и состояний мы и будем иметь в виду, когда будем говорить: нравственное есть действие или добро есть действующее душевное состояние.