Философия как духовное делание (сборник)

Ильин Иван Александрович

В этом состоянии добро переживается уже не в аберрации; предметом является здесь само добро. И притом в форме должного, в форме чего-то, что надлежит, следует, должно волить и осуществлять. Такое состояние именуется моральным и учение о нем – моральным учением.

Посмотрим, в чем оно состоит и есть ли морально-верное отношение воли к добру совершенное, высшее отношение и состояние.

3) Вся мораль и все моральное характеризуется тем, что добро переживается как нечто должное. С тем, что должно быть, всегда сопоставляется нечто, уже сущее, состоявшееся,

осуществленное; как бы некоторый отправной пункт, по отношению к которому или в сравнении с которым должное оказывается еще не реальным, не состоявшимся, не осуществленным. Будь это в настоящем, или в прошлом, или же в будущем – должное мыслится всегда как занимающее в порядке последовательности второе, позднейшее место; оно всегда – относительно-сравнительно будущее.

И в частности, когда мы в моральном переживании имеем перед собою добро, то оно предносится нам как что-то подлежащее в будущем осуществлению, т. е. еще не осуществленное.

Конечно, не все будущее переживается как должное; не все должное переживается как (сравнительно) предстоящее. Самый приказ, предписание, требование, императив, как и в грамматике повелительное наклонение, – все это предполагает некоторую грядущую, имеющую наступить возможность действования и надлежащий, верный, правильный выбор и исход этой возможности. Оборвите временное течение; исключите эту перспективу грядущих событий; скажите: «стой, больше ничего не будет» – и вы увидите, что всякое должествование теряет смысл.

Если поэтому добро есть нечто должное, то оно есть нечто неосуществленное. Верно ли это? Здесь перед нами встает затруднение.

С одной стороны – кто, когда и про кого дерзнет сказать, что он осуществил добро во всем его значении, во всей его сущности? Каждому из нас личный и социальный нравственный опыт свидетельствует о том, что ни одно из достигнутых (нами или другими) нравственно-верных, добрых состояний не осуществляет добра во всей его полноте. Но именно поэтому добро во всем своем значении и полноте оказывается вечно чем-то должным. Добро есть то, что всегда должно быть и поэтому всегда лишь надлежит, лишь предстоит к осуществлению и никогда не есть.

Но если добро не может не должествовать, если оно есть непременно должное, то оно есть непременно не осуществленное; оно не может осуществиться, не может стать чем-то реальным, сущим. Так это и понимали величайшие из философов-моралистов Кант и Фихте. Раз добро есть нечто должное и в этом должествовании состоит имманентная, неизбежно присущая ему форма, то, так как должное есть eo ipso неосуществленное, – то осуществление добра оказывается вечно незаконченным, добро – недоосуществленным, отодвинутым в бесконечность. Попросту говоря: то, что мыслится только как должное, мыслится eo ipso как неосуществимое.

Но имеет ли смысл формула: «ты должен осуществлять неосуществимое»? Явно нет. Следовательно, в основе морали, если она претендует на философскую исключительность, лежит ошибка: должествование не есть ни единственная, ни верховная, ни имманентная форма добра.

Уже по одному тому, что должествование есть: должествование осуществить и осуществиться. Должествование, как мы видели в прошлое полугодие, есть не что иное, как ценность, отнесенная к действительности (норма).

Следовательно, добро необходимо и неизбежно мыслить не только под категорией должествования, должного; но и под категорией осуществления,

бытия. Отсюда уже с ясностью следует, что мораль и моральный подход к добру не есть высшее в учении о добре. Присмотримся к этому внимательнее.

4) Если бы добро никоим образом и ни в каком виде не могло осуществиться, если бы должествование было бы единственной его формой, то все, что мы уже добыли о добре, мы не могли бы добыть: источник познания в этике есть личное переживание добра, как данного в душе, как осуществленного ею в каком бы то ни было отношении¹⁵².

Данного не только в предчувствии, гипотезе или предвосхищении; предвосхитить можно лишь всесторонность осуществления, возможное разращение его. И тот, кто ничего не может сказать о добре, ceteris paribus¹⁵³ – тот просто лишен нравственного опыта, т. е. наблюдения за своими нравственными переживаниями.

И одно то, что и Кант и Фихте могли формулировать, что именно должно осуществлять как добро, – свидетельствует о том, что душа их была причастна не только идее о должном добре, но и достижению добра как такового. И ему причастны все мы.

5) В морали, сказали мы, воля направлена уже на самое добро. Тут нет аберрации. Такую волю, направленную на добро, или, как Кант понимал, на исполнение долга, мы можем условиться называть чистой волей, или просто волей. Это будет воля, в отличие от хотения. Воля в морали направлена на добро. Цель ее есть трансцендентально верная цель. Но ей противостоит хотение, направленное на иные предметы, начиная от удовольствия и выгоды и кончая любой вещью и ее завладением. Именно это-то противопоставление воли и хотения и оказывается роковым для морали.

В истории этики воля искони понималась как начало разумное, как сознательное стремление к добру. Хотение же понималось как начало инстинктивное, как полусознательное или бессознательное влечение к приятному и к удовольствию.

Человечество, переживая это противопоставление, с давних времен видело в познающем разуме союзника воли, а в половом инстинкте основную хотящую силу души.

Так приблизительно это было и у Канта, когда он говорил о чистой воле и чувственном хотении (хотя термин чувственности имел у него гораздо более широкое значение). И вот в морали волевое существо человека разрывается на две, противостоящие одна другой, части или стороны: на разумную волю, направленную на должное, на добро, и на инстинктивное хотение, направленное на свои, самостоятельные от добра и несродные ему цели. Эти стороны, предметы коих не совпадают, утверждают каждая свое бытие и свою сущность. Добро – это то, что волит воля, но не хочет хотение; приятное как таковое – это то, чего хочет хотение, но что не волит воля.

Воля противопоставляет хотению – долг; хотение противопоставляет воле – жажду приятного. Между этими двумя сторонами идет непрестанная борьба, и задача нравственной культуры и нравственного прогресса состоит в том, чтобы постепенно подчинять хотение разумной воле и долгу.

Если форма «должного» есть неизбежная, имманентная форма добра как такового (а так именно полагают моралисты), то указанное противостояние в душе человека есть для него нечто роковое и неизбежное. «Должное», если о нем идет речь, всегда противостоит «недолжному»; и воля, приявшая долг, всегда имеет перед собой уклоняющееся хотение. Добро, при таком понимании его, вносит неизбежно в человеческую душу распад и раздор. Последняя неизбежно распадается на две разноценные части: повелевающую и суровую, – и непокорную, но, может быть, втайне нарочито любимую. Узаконяется глубокая трещина в человеческой душе; состояние войны и смятения.