Философия психологии. Новая методология

Курпатов Андрей Владимирович

Итак, вот он, истинный смысл «индивидуальной психологии»: человек ценен сам по себе, просто так – вне зависимости от чего бы то ни было (роста, социальных успехов или органной недостаточности), и он испытывает потребность (недостаточность) в отношениях. И совершенно очевидным теперь представляется этот злополучный комплекс – как тоска по каким-то очень специфическим и психологически глубоким отношениям. В результате этого отпадает и злополучная оценка, субъект-объектные отношения в психотерапии и многое другое.

Конечно, мы несколько идеализируем концепцию Адлера, но, во-первых, и не так чтобы очень, а во-вторых, мы излагаем фундаментальные «живые понятия» его учения, впервые проявившиеся именно в его теории, идеи-сущности, которые могут быть опредмечены как угодно, от этого они все равно не станут хуже. И пусть Адлер и его последователи совершают какие-то методологические ошибки, главное сказано (пусть

даже косвенно): человек – это ценность, и он нуждается в глубинных отношениях с другим так же, как в самом себе, то есть отношения – такая же ценность, причем сопоставимая с человеком.

Если же мы не правы, приписывая Адлеру такие открытия, то чем еще можно объяснить такие слова К.Р. Роджерса: «Я имел счастливую возможность видеть, слушать и наблюдать д-ра А. Адлера. […] Я был поражен очень прямой и обманчиво простой манерой д-ра Адлера непосредственно обращаться к ребенку или его родителям. Потребовалось длительное время, пока я понял, сколь многому я научился у него»? [75] И если мы сейчас мысленно обратимся к творчеству Роджерса, то очевидной нам представится мысль, что, пробудив в человеке сочувствие к страданиям ребенка, Адлер пробудил то же отношение и к человеку вообще – впервые в истории практической психологии. [76]

75

Сидоренко Е.В. Комплекс «неполноценности» и анализ ранних воспоминаний в концепции Альфреда Адлера. – СПб., 1993. С. 10.

76

Как известно, в психоанализе Зигмунда Фрейда сочувствие и сострадание не допускаются, требование ницшеанского Заратустры исполняется строго: «Мой последний грех – сострадание!» Говорить о сочувствии и сострадании в случае, например, Шандора Ференци, который был не против проявления чувств во время психоаналитических сеансов (правда, эротических), также не приходится. Так что Адлер действительно одним из первых или даже первым принес в психотерапию такое отношение к человеку.

Что ж, самое время обратиться к Карлу Гюставу Юнгу. Ему, несомненно, повезло много больше других «учеников» Фрейда. Повезло в том смысле, что он имел возможность «сформироваться» как ученый и мыслитель независимо от «учителя». Его первым наставником был, как известно, Юджин Блейлер, а это плохой школой не назовешь. И именно Юнг сделал серьезный шаг в направлении создания совершенно нового методологического подхода, который мы называем открытым системным познанием. Это настолько очевидно, что даже Д. Фрейдимен и Р. Фрейгер (авторы одной из лучших работ о личности и развитии личности), которые специально не занимались методологическим разбором психотерапевтических школ и направлений, дают относительно теории Юнга блестящее методологическое заключение: «Юнг сознательно создавал открытую систему, которая может воспринять новую информацию, не искажая ее ради соответствия ограниченной теоретической структуре. Он никогда не думал, что владеет последними ответами и что новая информация будет лишь подтверждать его теории. В соответствии с этим его теоретизирование не обладает жесткой логической структурой, категоризирующей всю информацию с точки зрения небольшого количества теоретических конструктов». [77]

77

Д. Фрейдимен, Р. Фрейгер Теория и практика личностно-ориентированной психологии. Т. 1. – М. «Три Л», 1996. С. 85.

Соответствие нашему определению открытого системного познания вполне очевидно. И если закрыто-системное познание можно называть также способом создания не систем, а схем, то открыто-системное – подлинно системно. Хотя Юнг и говорит в своих «Психологических типах», что его наблюдения есть «эмпирически приобретенные взгляды и прозрения (инсайты)», здесь же он замечает: «Я вынужден ограничиться изложением принципов, выведенных мной из множества единичных фактов, которые мне приходилось наблюдать». [78] Действительно, Юнг реализует некое принципиальное познание, которое потихоньку создает предпосылки для истинной открыто-системности.

78

Юнг К.Г. Психологические

типы. – М.: 1995. С. 30.

«Каждый новый случай для меня, – говорит Юнг о своем подходе, – почти новая теория». [79] Но в этой же цитате речь идет и о человеке, который, как следует из текста, не меньше, а то и больше любого «подхода», любой «теории». Что же за «живое понятие» открыто Юнгом? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо взглянуть на «коллективное бессознательное» вне архетипов, без бесчисленных отсылок к этнологии и сложного символизма. Мы говорим о живых понятиях как о неких философских функциях, поэтому практический компонент здесь не так важен. Важно, что исследователь допускает в области человеческой психики, что он в ней видит, но не в смысле конкретного содержания, а в смысле возможностей. Попробуем расшифровать «коллективное бессознательное» метафорически, и многое станет понятно. Вводя понятие «коллективного бессознательного», Юнг как бы говорит, что любой человек, даже самый что ни на есть «никудышный», несет в себе бесконечно большой мир, который столь масштабен и столь всеобъемлющ, что не может быть ни измерен, ни подвергнут жесткой классификации. И этот индивидуальный мир есть общий в том смысле, что он единит его – данного конкретного человека – со всеми нами, и, разумеется, нас с ним.

79

Юнг К.Г. Аналитическая психология. – СПб., 1994. С. 12.

И именно с этих позиций, с позиций этого «живого понятия», наверное, и следует понимать Юнга, включая его блистательную типологию. Совершенно новый подход, осуществленный в психологии талантом Юнга, подход, где «живые понятия», которые сам он определить не смог, но которыми он очевидно оперирует, выстраиваются наконец в целостное знание. К сожалению, правда, обучение этому знанию оказывается практически невозможным, потому как «живые понятия», лежащие в основе исследований Юнга, можно только «ощущать», они в его теории неназываемы. Это некие означаемые без означающих, психологический опыт экзистенциального толка. В общем, не лучшая ситуация для процесса обучения.

Отсутствие четкости и определенности в новом подходе, который реализуется Юнгом, разумеется, имеет свои издержки. Юнг отказывается от каких-то раз и навсегда установленных закономерностей, и поэтому его типология относительна – это раз. Она дополняется противоположностями (противоположными типами) благодаря общности – это два. В результате, несмотря на достижения по части открытости, возникают недостатки по части определенности. Предположим, что вы экстраверт, – докажите это. В процессе «доказательства», когда вы будете приводить примеры своего мышления, чувствования и действия, вы будете обращаться к себе, к своему сознанию, восприятию и переживаниям, то есть по сути погружаться в свой собственный индивидуальный мир, а значит – совершать интровертированное действие. Точно так же, если вы интроверт и станете рассказывать кому-то, почему это так, вы самим фактом беседы будете экстравертировать.

Творчество К.Г. Юнга, как нам представляется, можно разделить на два больших этапа, из которых было бы, наверное, сложно выделить более значимый, хотя второй, без всякого сомнения, менее известен. Юнг пережил глубокий, нелегкий трансперсональный опыт – опыт умирания, опыт смертного одра, связанный с инфарктом, который настиг его в 1944 году. После него жизнь обрела другой смысл и звучание и намного явственнее проявилась вторая сторона безусловного гения в познании человека – Юнг переосмыслил бытие, жизнь, и результатом этой трансформации стало глубокое философское видение психологических проблем. Более того, они перестали быть для него чисто психологическими, они стали глобально гностическими.

Юнг дотошно внимает неразгаданным тайнам бытия, обращается к парадоксальным вопросам субатомной физики, все это соединяется в нем с поистине энциклопедическими знаниями в области эстетики, культурологии, мифологии, теологии, философии и, конечно же, психологии. Это дало возможность Юнгу увидеть множество «совпадений» и аналогий, которые невозможно было объяснить ни случайностью, ни вероятностью. Философские открытия следуют одно за другим. Юнг изучает тяжелейшие и с моральных, и с чисто познавательных позиций вопросы. Он говорит об иллюзорности обыденных представлений о противоположностях, переосмысляет дилемму добра и зла. Непосредственно переходит к «живым понятиям», говорит, казалось бы, об иллюзорных, на первый взгляд, принципах некой фундаментальной целостности и так далее. И что самое поразительное: они, эти «живые понятия», не просто провозглашаются психологом и философом, но с его легкой руки обретают себя и в психологии, и в человеке.