Философия психологии. Новая методология
Шрифт:
Но для этого необходимы такой опыт и такая открыто-системная модель его обработки, о которых пока не приходится даже мечтать. На практике же опыт настолько мелок, а системы обработки настолько ущербны, что любое объяснение оказывается лишь замысловатым конгломератом нашего с вами опыта, поглотившего новый стимул (собственно познаваемое) своей бессистемностью.
Так рождаются ограничения, договоренности, подчиненность, социальная значимость и т. д. И в этом, по большому счету, не было бы ничего плохого, если бы не терялась непосредственная значимость того, ради кого, собственно, весь огород и городится, – человека. На деле оказывается, что «сохранение целостности государства» дороже целостности здоровья и жизни его граждан, – и
Языком недовольны не только многие психологи, но и физики, и математики. Многие раздражены невозможностью соотнести полученные в цифрах данные с языковыми формами, выразить их вербально. С другой стороны, язык подчас «заслоняет» реальность. Для примера приведем слова М. Закса: «Истинно революционное содержание теории Эйнштейна в том, что она отрицает объективный характер пространственно-временной системы координат. Теория относительности утверждает, что пространственные и временные координаты – лишь элементы языка, которыми пользуется наблюдатель, описывающий окружающую среду». [129] А сколько еще таких «элементов языка», которые являются конструктами наблюдателя и ничего общего с собственно природой не имеют? Но вернемся к подмене, осуществленной диалектической логикой.
129
Цит. по Капра Ф. Дао физики. – СПб.: Орис, 1994. C. 143.
Противоречие имманентно присущее отношению природы и познающего субъекта, противоположность же – конструкция нашего мышления. Противоположность необходима нам, чтобы могло продолжать свое существование наше закрыто-системное мышление, построенное на дихотомии: «Х» – «не Х». Подменив одно понятие другим (противоречие – противоположностью), мы оставили изучение природы ради того, чтобы сохранить целостность закрытой системы нашего мышления, мы закрыли путь к подлинно научному познанию.
Можно ли обвинить нас в неправомерности этого заключения?
Формально – да, но только до тех пор, пока мы четко не уясним, что есть противоречие. Противоречия как такового в природе быть не может – это надо ясно себе представлять! Противоречие рождается там, где природа входит в соприкосновение с познающим, и продиктовано оно особенностями познания (способа познания) последнего. Трудность восприятия того факта, что электрон одновременно является и твердым веществом, и волной, связано с тем, что мы просто не можем «представить» себе такой реальности. «Корпускула» или «волна» без труда могут быть развернуты в привычной для нас системе координат пространства и времени, но совместить то и другое нам не под силу. А электрону до этого нет никакого дела, сам по себе он не противоречив, противоречиво наше его восприятие. Способ нашего познания не обладает достаточной гибкостью для принятия этих «фактов», но противоречие не принадлежит ни «факту», ни способу познания, а рождается при их взаимодействии.
Посему противоречие нельзя описать, документировать или изучать, что неустанно пытается делать диалектика, противоречие – это то, что ломает закрытую систему нашего мышления. Причем это не фактуальный процесс (он ничего не несет сам по себе, он рожден только во взаимодействии и умирает в тот момент, когда это взаимодействие
Вот почему новая методология должна быть основана на комплексе глобальных противоречий, которые отчасти порождены способом нашего познания, частью – нашим социальным познанием, частично – косностью нашего мышления и стремлением к объяснению, которое для нас подчас дороже понимания.
А логика и диалектика в нынешнем их состоянии лишены всякого реального содержания, они суть формы (без всякого наполнения), которые нам удобно познавать. Но необходимо отдавать себе отчет в том, что такое познание фиктивно (обычно мы говорим – формально). Логика и язык готовы до последнего удерживать своды этого выстроенного на песке замка, чтобы не потерять своей власти. И это по большому счету наш страх признать то, что мы лишь в начале пути истинного познания.
Что ж, противоречию свойственна определенная амбивалентность, но закономерность такого его поведения очень четкая: противоречие, выявленное после создания системы, разрушает ее, а противоречие, положенное в основу системы, делает ее несокрушимой. Противоречие, положенное в основу системы, открывает ее.
Но для этого необходим новый язык, который сформирует новую «логику» (если под «логикой» понимать способ мышления).
Новый язык
Каким же должен быть новый язык? По имеющемуся у нас опыту означение различных состояний (вещей) представляется малоэффективным. Если мы будем строго называть каждую такую вещь своим индивидуальным именем, то количество слов окажется неограниченно большим, а следовательно, язык будет практически не пригодным к использованию. Можно двигаться по пути не индивидуального означения, а символизации (например, через теорию классов и т. п.), но и этот путь малоэффективен, так как такой язык очевидно будет нуждаться во вторичных языковых метасистемах, что вернет нас на круги своя.
Мало того, наименование состояний (вещей) при создании языка для описания открытых систем (которые по определению предполагают возможность включения в себя любого опыта, даже не предсказуемого нами, а следовательно, и не событийного) – бессмысленно по той простой причине, что состояние – это всегда нечто локализованное во времени и пространстве. Говоря о состоянии, мы, таким образом, имеем дело уже не с познаваемым непосредственно, а с тем, что от него осталось в координатах времени и пространства, с одной стороны, а с другой – это всегда будет прошлым, то есть несуществующим. Язык хорош для мертвых.
Мы говорим, что язык называет вещи (состояния), – это так. Но что такое вещи? Можно дать массу определений, но нас интересует только то, что действительно есть, только то, о чем с достаточно большой долей уверенности мы можем говорить, что это есть. Для человека вещь существует только как образ, он мыслит образами. Образ – это некая голограмма вещи в нашем сознании, голограмма, пронизанная информацией всех родов и видов, соединяющая в себе отношения со всеми другими образами за счет ассоциации, толкования и т. п. Но из-за такой своей зависимости от всей иной информации, и в том числе вновь поступающей в сознание, образ не пребывает в статике, но чрезвычайно динамичен, он меняется от всякого взаимодействия сознания с какой-то новой информацией.