Философия психологии. Новая методология

Курпатов Андрей Владимирович

Психософия предложила уже несколько принципов, обеспечивающих открыто-системный подход. Об этих принципах (принцип центра, отношения, целостности и т. д.), составляющих костяк новой методологии, речь пойдет ниже. Эти методологические константы позволяют работать на содержательном поле действительности, однако должны использоваться сочетанно, поскольку являются не отдельными номенклатурными единицами, а своего рода универсальным конструктом, позволяющим представлять инвариантные структуры.

Когда мы перечисляли названия уже известных психософии принципов, мы не случайно на первое место поставили «принцип центра» – это то самое «ничто», которое мы приняли выше без оговорок; все имеет «центр» – любая система и любой процесс вне зависимости от их сложности,

иерархического положения в других системах. Казалось бы, абсурдно полагать, что в основе всего лежат «центры», представляющие собой «ничто», ведь тогда получается, что все «центры» одинаковы, откуда же такое многообразие мира? Тут на подмогу приходит следующий принцип – «принцип отношения».

Все проявляет себя только в отношении друг к другу. Вещь, взятая, так сказать, безотносительно ко всему остальному (в том числе к координатам), сама становится ничем. Она перестает быть «информативной» хотя бы потому, что нет получателя этой информации. Что есть информация вне хотя бы потенциального информируемого? То, что могло быть информацией – она сама, – теряет вне отношений информационные свойства. А чем еще, как ничем, она может быть, коли перестает обладать информацией?

«Странные свойства» «центра», как выясняется, заключаются в том, что он – это «ничто» – определяет индивидуальность будущих отношений, и именно эта индивидуальность делает мир столь многоликим. Следует отметить, что, так как реальность принципа не материальна и не идеальна, она не требует для себя ни координат (тем более что и «центр» – «ничто», и «отношения» между «ничем» также нельзя считать чем-то), ни сил, ни энергий. Получается, что «отношения» распространены повсюду, а значит, один отдельно взятый «центр» находится в непосредственных «отношениях» со всеми иными «центрами».

Вместе с тем такое положение дел, такая генерализованная взаимосвязь всего в сущем позволяет выявить следующий, поражающий свой фундаментальностью принцип – «принцип целостности». Главный смысл этого принципа в том, что мы не имеем никакой методологической возможности отделить в сущем один процесс от другого – понятие «неотграниченности», рожденное в новой методологии «принципом целостности», столь функционально и технологично, что без труда раскрывает главную сущность по большому счету весьма непонятных для нашего сознания открытых систем. Элементы не отграничены, чем достигается целостность и взаимобытийственность всех систем и процессов.

Если же сейчас мы вспомним еще, что «отношение» – это не простая веревочка, связывающая «пустоты», а принцип, то достаточно понятным станет и следующий принцип. «Отношение» способно само обрести «целостность», и именно так проявляет себя «принцип третьего», который делает возможным постоянное, нескончаемое рождение нового – новых «центров» и новых «отношений».

«Принцип способа существования» также достаточно понятен, если сначала вспомнить, что в мире все существует, а если оно это делает, то оно это делает как-то, а коли так, то всегда есть способ этого существования, который определяет и конгруэнтность систем, и доступность их друг другу в тех или иных целях. «Способ существования» определяет появление информации, поскольку информацией станет лишь то, что возможно хоть как-то воспринять, а воспринять мы можем только то, что укладывается в способ нашего существования. Поэтому, если нам недоступно ощущение конкретных напряжений в молекулярной системе, для нас процесс биохимического синтеза всегда будет лишь косвенным представлением, но это только частный пример, который, кстати говоря, опять возвращает нас к пониманию иллюзорности знаний закрытых систем.

И, наконец, один из самых сложных и многогранных принципов – «принцип процесса», принцип, вскрывающий механизмы отношений, развития, принцип, позволяющий прикоснуться к феномену открытых систем, принцип, гласящий, что процессуальность – есть сущность сущего. Мы с детства слышим гераклитово «все течет, все меняется», речь идет о процессе. Мир процесса бесконечно интересен, и именно работа

с процессами – основная задача новой методологии. Но насколько пригоден наш язык для того, чтобы мы могли вести речь об этом нескончаемом движении, где все меняется, не успев «устояться»? Можно ли состояниями (а слово – это знак, а значит, и состояние) описать процесс? Можно ли понять процесс через знаки, определив его элементы? Диссоциация знака и обозначаемого пойдет впереди нас. Нужно ли нам это? Психософия решает этот вопрос созданием «нового языка».

Принцип – это понятие, которое стало почти банальным, им пользуются в повседневной жизни как своего рода междометием, да и философия не составила в этом смысле никакого оригинального исключения. В ней он применяется и как аргумент, и как очевидная или априорная данность, и как «слово-паразит», им не брезгуют представители всех направлений, учений и школ – от «воинствующего материализма» до «сверхидеального идеализма». Но никто не уделил подобающего ему места – главного места, места «первоначала» – в своих системах.

В философских работах принцип занимает не центральное, а «необходимое» положение, необходимое для чего-то: теологии, метафизики, коммунизма. Теперь не будет преувеличением заявить, что наконец наступило то время, когда «принципу» настала пора отдать должное. Его исключительное престолонаследное право обеспечивается простой его расшифровкой: «первоначало, основа». Именно принцип, по всей совокупности своих достоинств, претендует на основание новой методологии, и, что самое главное, он способен занять место основополагающего начала этой новой методологии.

Остается лишь только сожалеть о том, что гений Л. Витгенштейна не наткнулся на эту языковую игру (с понятием «принципа»), а любая языковая игра – это противоречие (правда, в большинстве случаев только контекстуальное). Застигнутая во время своего действа, языковая игра – это всегда открытие, а языковая игра с понятием «принципа» – это дорожка к теории «основания». Наши мнения об «основании» на самом деле весьма примитивны, особенно нелепо ссылаться на опыт как таковой в качестве основания умопостроений. «Если опыт и есть основание, – пишет Л. Витгенштейн, – (а не только причина) того, что мы судим вот так, то все же у нас нет основания считать его основанием». [131] Да, мы привыкли полагать, что именно опыт определяет то, как судить о чем-то «правильно», но это лишь иллюзия, и выводы, которые мы делаем, делаем именно мы. И об этом хорошо говорит Л. Витгенштейн: «Опыт не советует нам выводить что-нибудь из него». А кто или что тогда «советует выводить» из опыта? Мы сами себе и советуем. Но не будем же мы утверждать, что мы и являемся «основанием»… Что же все-таки является основанием? Что это, если не то, что звучит всегда в контексте опыта, но существует и без него? Что это, как не принцип?

131

Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. – М.: «Гнозис», 1994. C. 339.

Странная неопределенность в отношениях с «принципом» в философии продиктована именно этим странным бытием принципа (он сам словно и есть, но словно его и нет), эту ситуацию можно назвать: «и да и нет».

Мы словно тянемся к принципу и словно отталкиваемся от него, мы и желаем, и боимся его. Да и, кроме того, первооснова (принцип) не может быть объяснена «снизу», «из-под», поскольку она всегда будет основанием любого объяснения, любого взгляда. Наш страх, наше смущение и нерешительность, кажущееся отсутствие основания для изучения принципа привели к тому, что мы или стоим на месте в гносеологическом пространстве, или ходим по однажды выписанному кругу, что, впрочем, равнозначно стоянию на месте. Наше нынешнее познание не нашло себе настоящего основания, но всему нужны основания, даже сомнению, а если их нет, то и движение вперед невозможно.