Философия психологии. Новая методология
Шрифт:
Феномен доказательства действительно весьма забавный: «докажи им, что ты не дурак». И мы занимаемся этим от рождения и до смерти, причем с завидным усердием, давая почву индивидуальной психологии Альфреда Адлера. Но забавность нашего доказательства вовсе не в контексте и не в содержании, а заключается она в том, что хоть мы и знаем из нелегкого опыта, что наше убеждение не имеет силы убеждения, мы никогда не расстаемся с надеждой кого-нибудь когда-нибудь да убедить. Вот оно, загадочное и противоречивое чудо природы – человек, сотканное из тенденции учить и убеждать, но ограниченное в этой возможности себе подобным. Существо, строящее целые системы вероятности по причине множественности, объемности своего причинно-следственного
Человек лишился адекватности и в данной конкретной ситуации, исполненной целокупной гомогенной и полипотентной возможности, приносит ее в жертву адаптивности. Мы осмысливаем вперед огромные временные промежутки и уже сейчас поступаем не так, как следовало бы в этих конкретных условиях (здесь и сейчас), то есть не адекватно, а адаптивно, полагая, что если мы сейчас поступим так-то и так-то, то в будущем все произойдет так-то и так-то, как бы нам того хотелось или, как нам кажется, произойдет. Более того, осмысление всех вероятностей будущего в буквальном смысле слова парализует нас в настоящем.
Так, невротик, например, полагает, что есть вероятность того, что когда-нибудь в метро ему станет дурно (а такая вероятность для всех нас, кто пользуется этим видом транспорта, имеет место), и поэтому в нем не ездит. Но почему-то совершенно спокойно путешествует в автомобиле, хотя, по статистике, количество дорожно-транспортных происшествий с летальными исходами для их участников несомненно выше, чем «жертв» метрополитена. И не надо думать, что это свойство только невротичного человека – это наше с вами свойство, у невротика оно лишь более выражено и выглядит нелепым, да и это последнее утверждение о нелепости весьма относительно, поскольку приводимые им доказательства идеальны с позиции логических построений.
Так роковым образом пересеклись социальность (зачатки которой свойственны и животному миру) и язык, они потенциировали мышление, создав как собственно технические (языковые), так и целевые (социальность) механизмы ассоциирования. А ассоциирование – это фундамент человеческого мышления; таковым обычно считают логику, но логика и является системой ассоциирования, что наиболее красочно демонстрирует силлогизм – нечто соединяется и делается объединяющее заключение. Причем подобным образом мыслит не только формальный логик, а и ребенок, который полагает, что, если ему покупают игрушку, значит, его любят, и наоборот, – таков основной механизм мышления. И процесс идет…
Итак, наконец, вырисовываются неповторимые особенности человека как познающего: он не только полагается на самого себя (как это делает субсубъект), но всегда готов взять «на себя» еще кого-то благодаря потрясающей убежденности и уверенности в себе. Объединение всех этих особенностей дает нам возможность выделить трисубъекта. Он воин по своей сути, воин, насаждающий свой идеальный мир (самый, может быть, яркий пример тому – история религий)…
Итак, третий уровень (этап) эволюции познания характеризуется появлением трисубъекта, который готов к тому, чтобы убеждать, и который создал целую систему вероятности, породив тем самым на свет феномены прогнозирования, адаптивности, априорности мышления, объяснения, неубедительного доказательства, выбора и… идеальное. Последнее – это то достижение, за которое можно заплатить высокую цену, даже согласиться на «неубедительность доказательства». Ну и, кроме того, этим феноменам мы обязаны существованием человека.
Возможно, кого-то заинтересовало, что же будет четвертым уровнем эволюции познания. Прежде всего доказательство должно обрести силу пробуждения мысли, со-мыслия, четвертый уровень нуждается в естественном и целостном единстве, а только непринужденное со-мыслие сможет привести к единению разрозненного,
Глава вторая. Новая методология в онтологии
Онтологическая структура
Онтология, или, как ее еще раньше называли, «первая философия», сведенная, в конце концов, к метафизике, – это один из тех самых философских монстров, пути к которому неизвестны и вопросы которого не разрешимы. Она, подобно сказочному чудовищу, поймавшему доброго рыцаря, безжалостно выпытывает у него ответы на свои «чудовищные» загадки, но в отличие от сказки эта ситуация не предполагает с необходимостью happy end. Но, несмотря на всю сложность этой темы, человек как зачарованный бродит вокруг да около поставленной задачи, не в силах ни решить, ни отказаться от нее. Пример тому – марксизм, который уже и отказался, но вновь вернулся в лоно онтологии, наивно помышляя создать учение об «общих законах бытия», некий «универсальный принцип» на материалистическом субстрате. В чем такая притягательность онтологии – науки о сущем?
В философии есть два больших вопроса, но это и не «первичность», и не «цельность», и не что-либо иное, это вопросы о человеке и о сущем. Эта заветная пара настолько взаимоувязана, настолько слита воедино, что подчас невозможно определиться, с чего начать, распутывая этот гордиев узел. И человек, и, видимо, само сущее проецируют себя: сущее создает бесчисленные проекции себя в себе самом, а человек создает свои проекции – большей частью проецирует себя во внешний мир, а внешний – во внутренний. Разобраться в том, где что, не представляется возможным. Решиться на это – значит обречь себя на вечное блуждание в потемках. Почему?
Потому что при таком раскладе нет той заветной точки обзора, которая бы основала системность.
Нет поэтому ничего странного в пессимистичности оттенков хайдеггеровского мировоззрения и, например, измышлений Г. Башляра, когда один говорит о «данности» бытия (чем подразумевает наличие кого-то, кто «дал»), другой о «со общности» бытия духу (где также незримо присутствует сообщающий). Но ведь и сам человек – частица сущего, кроме того, ведь так любят говорить о «самоволии» человека, хотя в такой ситуации правильнее было бы говорить не о «данности» или «со общности» бытия, а о «взятости» его человеком, который, будучи по своей сути активным деятелем, всегда берет нечто у сущего. Философия имеет маленький генетический (возможно, приобретенный) дефект – она двоична, и если ее гносеологическая система сломалась на диаде «объекта» и «субъекта», то мировоззренческая – на диаде сущего и человека.
Психософия решает вопрос о начале онтологических помышлений, безоговорочно отдавая приоритет человеку, и, заручившись таким образом системностью, она видит и сущее так, что от этого кроме всего прочего есть и толк. Наш мир дает нам лучшее понимание самого человека, мир есть для нас, другого мира мы не знаем; но если где-то и есть иное, то можно с большой долей уверенности говорить о том, что оно и там будет устроено принципиально таким же образом, – только то, что у нас оказывается овеществлением, там, у них, будет называться иначе. А нас интересует именно «устройство», поскольку от второго вопроса – о «данности», «со общности» и проч. – мы заведомо отказались.