Философия в будуаре, или Безнравственные учителя (Другой перевод)
Шрифт:
ЭЖЕНИ ( очень возбужденная). О, друзья мои, возьмите меня прямо сейчас! Вот мои ягодицы... Примите их в дар! Войдите же в меня, я истекаю соком! ( Произнося эти слова, она падает в объятия госпожи де Сент-Анж, которая сжимает ее, целует и подносит ее поднятые кверху бедра Дольмансе.)
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Божественный учитель, устоите ли вы от такого искушения? Неужели вас не прельстит этот восхитительный задик? Взгляните, как он зияет, приоткрывая свой зев.
ДОЛЬМАНСЕ. Прошу прощения, прекрасная Эжени: вопреки вашим надеждам, не я погашу огонь, который ненароком разжег.
ЭЖЕНИ. Не возражаю против перемены мест, и все же, сказать по правде, Дольмансе, откровенность вашего признания отдает неучтивостью.
ДОЛЬМАНСЕ. Тысяча извинений, мадемуазель; нам, мужеложцам, нечем похвастать, кроме искренности и четкого соблюдения своих принципов.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Репутация человека чистосердечного мало применима к тому, кто, подобно вам, привык нападать на ближнего с тыла.
ДОЛЬМАНСЕ. Вы полагаете, такой прием усиливает склонность к фальши и предательству? Отнюдь нет, мадам, я уже объяснял, лицемерны мы ровно настолько, насколько сие вызвано необходимостью выживания в обществе. Мы обречены на существование среди людей, крайне заинтересованных в сокрытии истинного своего лица и рядящих пороки свои в одежды никогда не соблюдаемых ими добродетелей, и в таких условиях, всякое проявление искренности крайне опасно; стоит ли сетовать на надувательство, раз сам отдаешь всех козырей в чужие руки. Общество нуждается в лицемерии и скрытности – не станем же противиться. Позвольте, мадам, продемонстрировать справедливость этих высказываний на моем собственном примере: нет на свете создания более испорченного, чем ваш покорный слуга, при этом мне удается вводить всех в заблуждение. Спросите любого – вам непременно ответят, что я человек порядочный, хотя на самом деле нет преступления, которым бы я не потешился ради своего удовольствия.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. О, вы хотите убедить меня, что действительно натворили ужасов?
ДОЛЬМАНСЕ. Ужасов? Сказать по правде, мадам, скорее жестокостей.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Вот оно что! Вы, как тот умирающий, признавшийся исповеднику: «Откинем ненужные подробности, отец мой; исключим убийство и грабеж, во всем остальном я грешен»!
ДОЛЬМАНСЕ. Да, пожалуй, мадам, я повторил бы нечто подобное, однако за некоторым исключением.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Как! Вы не просто развратник, вы позволяете себе кое-что и...
ДОЛЬМАНСЕ. Я ни в чем себе не отказываю, мадам, решительно ни в чем. Да и что, собственно, может остановить человека с моим темпераментом и с моими принципами?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ах, давайте продолжим наши любовные игры! От таких разговоров я возбудилась донельзя, мы еще поговорим, Дольмансе, но после: в истинность ваших признаний я поверю лишь, если вы произнесете их на свежую голову. Когда у вас твердеет, вы обожаете говорить всякие гадости, и мы рискуем принять за чистую монету вольные
ДОЛЬМАНСЕ. Не торопитесь, шевалье: я введу его своими руками, но сначала, да простит меня прекрасная Эжени, нам потребуется немного раззадорить ее поркой. ( Он сечет ее.)
ЭЖЕНИ. Подобная церемонность, право, бесполезна... Сознайтесь, Дольмансе, вы заботитесь о собственном сластолюбии? Не изображайте, прошу вас, что стараетесь для меня.
ДОЛЬМАНСЕ ( продолжая стегать ее). Ах, скоро вы меня еще поблагодарите! Вам пока неведома действенность такой прелюдии... Ну и задам я тебе сейчас, озорница!
ЭЖЕНИ. О боже! Как напустился! Моя бедная попка вся горит! Вы причиняете мне боль, правда!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Я отомщу за тебя, деточка; отвечу ему тем же. ( Она порет Дольмансе.)
ДОЛЬМАНСЕ. О, как я рад – от всего сердца! Прошу Эжени лишь об одной милости – позволить мне отстегать ее с той же силой, с какой бит я сам. Видите, как исправно следую я законам природы? Только давайте устроимся поудобнее: пусть Эжени обхватит ваши бедра, мадам, затем обнимет вас за шею, по примеру матерей, носящих своих детей на спине, – так у меня под рукой окажутся сразу две попки, и я отколочу обе разом, а шевалье и Огюстен вернут мне долг, исхлестав, как следует, мои ягодицы... Вот так, покрепче!.. Ах, молодцы! Просто рай!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Не жалейте эту проказницу, умоляю, для себя пощады не прошу, но и ей не делайте поблажек.
ЭЖЕНИ. Ай-ай-ай! Кажется, у меня течет кровь.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Она лишь приукрасит твои ягодицы, расцвечивая их... Держись, ангелок мой дорогой, не робей! Помни: только в муках рождается наслаждение.
ЭЖЕНИ. Нет сил терпеть, поверьте...
ДОЛЬМАНСЕ ( на мгновение прерываясь и любуясь плодами своего труда, затем возобновляя порку). Еще шестьдесят, Эжени, да, да, шестьдесят по каждой ягодице!.. О, разбойницы! С каким пылом вы теперь ринетесь в схватку! ( Композиция распадается.)
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ ( рассматривая ягодицы Эжени). Ах, бедняжка, вся попка в крови! Злодей, ну и порадуешься ты теперь, проходясь поцелуями по следам своей бесчеловечности!
ДОЛЬМАНСЕ ( занимаясь онанизмом). О да, не скрою, мне нравятся эти кровавые следы, правда, будь порка пожестче, поцелуи мои могли быть и погорячее.
ЭЖЕНИ. Да вы просто изверг!
ДОЛЬМАНСЕ. Не спорю.
ШЕВАЛЬЕ. Ему не откажешь в правдивости.
ДОЛЬМАНСЕ. Пришло время предаться с ней содомии, шевалье.
ШЕВАЛЬЕ. Подержи ее за бока, три толчка – и он туда войдет.
ЭЖЕНИ. О Господи, у вас еще толще, чем у Дольмансе! Вы разрываете меня на части, шевалье! Поосторожней, молю вас!..
ШЕВАЛЬЕ. Это невозможно, ангел мой. Я двигаюсь прямо к цели... За мной наблюдает мой наставник, и мне должно проявить себя достойным его учеником.
ДОЛЬМАНСЕ. Он уже там! Что за изумительное зрелище – мохнатый зверь, трущийся о перегородки ануса... Вперед, мадам, содомируйте вашего братца! А вот забияка Огюстена, уже готовый прорваться в вас, я же, со своей стороны, ручаюсь не щадить вашего обидчика... Ах, замечательно, цепочка, похоже, выстроена, теперь все помыслы подчинены разрядке.