Философия
Шрифт:
В самом деле, мы не можем априори сказать, к какому из миров - природе или обществу - принадлежат реки, земля, ее недра, обитающие на ней животные. Казалось бы, ответ очевиден: все это создано природой и принадлежит ей по "праву рождения", подчиняется ее законам, изучаемым целым комплексом естественных наук. И все же осторожный человек не будет торопиться с ответом. В самом деле, так ли он очевиден? Ведь по условиям задачи речь может идти не просто о реке, а о судоходной реке, не просто о земле - а о пашне, не просто о недрах - а о полезных ископаемых, наконец, не просто о животных, а о домашних животных, прирученных человеком тварях?
Согласимся, что это уточнение существенно меняет дело, придает нашему вопросу некоторое видимое "второе дно". С одной стороны, ясно, что в любом из этих
276
пропитания, обмениваясь на пищу в любых потребных человеку количествах, т.е. приобретают чисто социальное свойство быть определенной стоимостью (воплощать в себе абстрактный человеческий труд, как считают сторонники "трудовой теории стоимости", или отношение "предельной полезности", как полагают их оппоненты).
4. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАК ЦЕЛЕСООБРАЗНЫЙ АДАПТИВНЫЙ ПРОЦЕСС
Субстанциально различные "царства бытия", образующие наш мир, нельзя рассматривать как замкнутые, изолированные системы. Напротив, мы имеем дело с открытыми подсистемами бытия, отношения между которыми характеризуются проникновением и пересечением. Это пересечение не ограничивается способностью природных явлений проникать в сферу социальной реальности и получать "прописку в ней", обретая новый социальный статус. Все дело в том, что явления, казалось бы сугубо социальные, невозможные в природе, все же не свободны от ее влияния, содержат в себе природные свойства в особом, "снятом", если говорить философским языком, виде.
Чтобы понять сказанное, сопоставим друг с другом порыв ветра, сломавший дерево, активность бобров, подгрызших и сваливших дерево, и деятельность лесоруба, срубившего его. Мы понимаем, что эти процессы качественно отличны друг от друга, принадлежат к различным сферам окружающего нас мира - неживой природе, живой природе и социуму. Однако какими бы различными ни представлялись нам эти действия, их результат - поваленное дерево - во всех трех случаях один и тот же. Задаваясь несложным вопросом "Почему упало дерево?", мы отвечаем: "Потому что во всех трех случаях была проделана определенная "работа", измеряемая в знакомых нам со школы единицах физики".
В самом деле, нет никаких сомнений в том, что деятельность лесоруба представляет собой вполне определенное преобразование вещества и энергии, которое может быть зарегистрировано и измерено с помощью соответствующих физических приборов. Что бы ни говорили философы о целерациональном действии субъекта, направленном на пассивный объект, для физика подобная деятельность выступает как обычное физическое взаимодействие, ничем не отличающееся по своим законам от взаимодействия планет. Игнорируя принципиальное для философа различие между лесорубом и деревом, физик имеет полное право рассматривать любого действующего человека как обычный материальный объект, обладающий массой, протяженностью, определенной кинетической и потенциальной энергией и прочими параметрами, о которых мы вспоминаем лишь в тех редких случаях, когда от субстратных свойств индивида зависит результат
277
его социокультурной активности (как это бывает, к примеру, во время боксерских турниров, участники которых разведены по весовым категориям).
Тем же самым физическим измерением обладают и социальные артефакты, создаваемые и используемые людьми - не только топор в руках лесоруба, но и скульптура Венеры Милосской, которая, увы,
Формулируя это очевидное, на наш взгляд, утверждение, мы заранее предвидим возражения со стороны некоторых поэтически настроенных оппонентов, которым любая аналогия между человеком и деревом, Венерой и камнем кажется оскорбительной. Ошибочно, однако, думать, что может быть такая человеческая деятельность, результат которой не связан непосредственно с преобразованием вещества и энергии. И вовсе не только потому, что любой акт мышления в своей действительности связан с функционированием коры головного мозга, которое имеет вполне определенное энергетическое содержание и может быть зарегистрировано приборами. Конечно, энцефолограмма мозга не позволит нам понять, о чем именно думает данный человек, но отличить мозг действующий, бодрствующий она позволит несомненно.
Однако дело не только и не столько в этом. В отличие от логиков или психологов, для которых мышление, внимание и прочие "умственные" операции, осуществляемые "внутри" черепной коробки человека, выступают как полноценная деятельность (мыследеятельность), специалисты по социальной философии придерживаются иного взгляда на явления "чистого" человеческого сознания. Для них сознание деятельно, но не есть деятельность. Это значит, что сознание, как мы увидим ниже, выступает в качестве одной из необходимых фаз человеческой деятельности, которую можно именовать фазой целепостановки. Вполне законченной мы можем считать лишь такую деятельность, в которой целепостановка переходит в фазу целереализации, т.е. задуманное человеком воплощается в реальном мире с помощью тех или иных предметно-энергетических средств.
С этой точки зрения, деятельность лесоруба или поэта имеет место лишь тогда, когда намерение срубить дерево воплощается в жизнь с помощью реального топора, а красивая строфа записывается на
278
бумаге или проговаривается перед аудиторией. В противном случае речь идет не о деятельности как таковой, а о целях, замыслах и результатах, не имеющих прямого социокультурного значения и, следовательно, никак не фиксируемых социальной теорией.
Это не означает, конечно, что социальная философия не изучает сознание как таковое. На самом деле особые разделы философии и социологии анализируют символические программы поведения, совокупность которых образует присущую обществу культуру. Однако и в этом случае даже самый "идеалистически" ориентированный теоретик относится к сознанию не как к самостоятельной "мыследеятельности", но как к значимому фактору реальной социальной деятельности, отнюдь не совпадающему с ней в своем объеме (как это делает, к примеру, Питирим Сорокин, рассматривающий идеальную информационную активность как фазу "логического синтеза", предполагающую дальнейшую "объективацию" целевых программ с помощью необходимых "материальных проводников" человеческой деятельности). Сравним такой подход с тем, что практикуется у юристов, которые принимают во внимание умысел преступления, но самим преступлением считают не умысел, а конкретную деятельность по планированию и совершению преступных действий.
Аргументом против утверждения, что человеческая деятельность представляет собой процесс вещественно-энергетических преобразований, является способность человека действовать путем воздержания от физической активности (поведение мученика, юридическая ситуация "преступного бездействия" и т.д.). Однако подобные действия нельзя рассматривать как самостоятельную деятельность - они возможны лишь как несамодостаточный момент совместной деятельности, имеющей вполне определенный предметный характер (мученик невозможен без мучителя, использующего определенные орудия пыток).