Философия

Кириленко Г Г

1 Голдинг У. "Шпиль" и другие повести. М., 1981. С. 138-139.

Однако "погруженность в жизнь", в свое витальное, жизненное отношение часто сочетается с повышенным интересом к событиям, вещам, никак не связанным с процессом реализации своих потребностей, а порой и неизмеримо далеким от них. Подобный "чистый" интерес - интерес к спорту, политике лишь внешним образом сходен с интересом исследователя, страстью общественного деятеля, размышлениями философа. Интерес этот так же быстро угасает, как и возникает, никак не влияя на ход жизни индивида. Что же за ним стоит?

За познавательным интересом у "человека желающего" обнаруживается причудливым образом трансформированный основной жизненный интерес стремление расширить сферу

568

своей

жизнедеятельности, укрепить границы своего жизненного мира с помощью культурных ценностей. Единственно доступный "витальному человеку" способ взаимоотношения с миром - это отношения присвоения, обладания. Но как можно "обладать" культурой? Только вступив на путь мифотворчества. В мифологическом сознании слово и дело, вещь и ее имя слиты; овладев знаком, "именем" предмета, я "овладеваю" и самим предметом. Человек как бы приписывает себе к миру вещей, событий, далеких от его жизни: современная магия, опирающаяся на структуры мира непосредственной жизненности, делает человека причастным миру искусства, философии, религии, политики, спорта. Чтобы перенестись в мир политики, искусства, науки, достаточно просто говорить о них, пересказывать содержание кинофильма, суждения авторов газетных статей - творя своеобразные "заклинания". Эта магия как бы закрепляет мое бытие в мире, "умножает" меня, помогает бороться с небытием, строит мою "псевдосудьбу". Такая форма борьбы с небытием, укорененная в повседневности и проявляющаяся в ненаправленном, бесцельном интересе к окружающему, часто выступает в форме "чистой" любознательности (чтение дедом Щукарем словарей и энциклопедий в алфавитном порядке). "Я знаю" в данном случае означает "я есть". Но что делать с этим знанием? Только "складировать" его, заниматься простым накопительством? От знаний, лежащих мертвым грузом, остаются одни имена, знаки. Человек желания не хочет и не умеет пользоваться знанием. Его кредо, стержень его мира - бесконечно длящееся мгновение. Попытка воплотить мир непосредственной жизненности в несвойственном ему материале культуры ведет к его разрушению.

Невозможность сиюминутного удовлетворения жизненных потребностей может вести либо к погружению в небытие, к бесконечно длящемуся кошмару, либо - к переструктурированию своего жизненного мира. Между индивидом, жаждущим удовлетворения потребности, и самим объектом этой потребности сознание фиксирует промежуток, который надо преодолеть, и осмысливает его в форме "цели", "стремления", "терпения" и "надежды". Так складываются контуры жизненного мира целеполагания и целевыполнения, "мира работы".

Это изменение, несущественное на первый взгляд, оказывается основой радикального изменения структуры мира, в котором человек живет, его отношения к бытию и небытию, к

569

собственной судьбе. "Черта оседлости бытия" отодвигается. Сиюминутность как основная характеристика мира непосредственной жизненности заменяется долгим процессом стремления к цели, процессом целевыполнения; мир обретает пространственные и временные характеристики. Это мир работы, труда, деятельности. Мир этот в своей основе противоречив: с одной стороны, мир для деятельного человека - это препятствие, которое надо преодолеть, чтобы достичь желанной цели. С другой стороны, достижение цели требует знания средств ее достижения, требует погружения в мир объективности, мир сам по себе. В результате человек может "забыть" о первоначальном смысле своей деятельности, забыть о желанной цели.

Какими особенностями обладает человек в мире цели? Основная его черта ясное осознание цели. И тем самым - осознание себя, своих потребностей. Весь естественный мир непосредственной жизненности как бы воссоздается, конструируется заново, рационализируется. Умственный взор человека обращается на себя самого. В результате исходные, витальные потребности теряют свою непосредственность, корректируются, "подправляются" и тем самым угасают, пропущенные сквозь горнило

разума. Возникает второе противоречие в отношении индивида к самому себе.

Так на первый взгляд простое отношение, лежащее в основе мира цели, открывает целый спектр возможных способов бытия в этом мире: от фанатичного стремления к достижению цели, подчиняющей себе человека целиком, не позволяющей задуматься, остановиться, оглянуться, до разросшегося до размеров всей Вселенной сомнения, погружения в бесконечные поиски оснований собственной жизни, парализующего всякую целенаправленную деятельность.

Мир цели несет в себе зерна саморазрушения, он так же опасен для человека, как и мир непосредственной жизненности.

Предполагаемый день исполнения всех желаний неизбежно должен оказаться днем исчезновения человеческой индивидуальности, всего того, что человек приобрел в процессе движения к цели. Недаром образ смерти, ждущей человека в конце его жизненной дороги, ведущей к исполнению желаний, так характерен для европейской культуры. Главным условием отстаивания себя оказывается недостижимость цели, постоянное движение к ней как заранее обреченная на провал попытка соединить мир человеческой субъективности и внешний

570

мир. Человек постоянно находится между двумя необходимостями, ускользая от тисков судьбы. Чем масштабнее цель, тем разрушительнее для человека ее исполнение. Остановка - также гибель, крушение мира, в основании которого лежит деятельность по движению к цели.

Рассказ английского писателя С.Моэма "Мэйхью" - хорошая иллюстрация к тем жестким правилам, по которым строится существование в мире цели. Герой рассказа, молодой адвокат Мэйхью, не из тех людей, кто покорно принимает обстоятельства, в которые их ставит судьба. Он берет жизнь в свои руки и лепит ее по собственному вкусу. Бросает дом, дело, друзей и уезжает на пустынный остров. Но жизнь вне активной целеустремленной деятельности - не для него. Мэйхью, увлекшись историей Римской империи, целиком посвятил себя подготовке к написанию грандиозного исторического труда, подчинив всю свою последующую жизнь достижению этой цели. И вот, когда собран гигантский справочный материал, когда наконец он сел за стол, чтобы начать писать, наступает смерть. Цель, которую себе поставил ученый, уже близка. После ее достижения жизнь, ставшая лишь средством, ведущим к цели, будет ненужной. Смерть в преддверии достижения цели - признание высшей жизненной ценности данного момента. Картина этой жизни, заключает автор, "прекрасна и закончена. Он сделал то, что хотел, и умер, когда желанный берег был уже близок, так и не изведав горечи достигнутой цели" [1].

1 Моэм С. Избр. произв. В 2-х тт. Т.2. М., 1985. С. 421.

Забвение себя, признание самой своей жизни лишь средством может вести к разрушению того уникального единства, которое мы называем личностью. Поэтому оправдание "мира цели" лежит в сфере оправдания самой цели, в доказательстве правильности избранного пути. Если речь идет о частной цели, не поглощающей всю жизнь человека, возникающей из обстоятельств его жизни, то это оправдание сводится к признанию неизбежности, объективной необходимости тех обстоятельств, которые послужили основанием ее возникновения. В этом случае цель - это продукт "познанной необходимости".

Но человек, вставший на путь самосознания, не ограничивается причинами возникновения частных целей. Он идет дальше, его интересуют причины возникновения самой целеполагающей деятельности. Так человек из динамичного,

571

деятельного существа превращается в запутавшегося в собственной рефлексии субъекта, занимающегося бесконечным самооправданием и самообоснованием. Если цель, вынесенная вовне, дает ясный критерий преодоления судьбы (надо действовать сообразно с задуманным, а там будь что будет), то попытки понять причину ее возникновения парализуют всякую деятельность, ставят под сомнение саму человеческую способность к продуцированию целей.