Философия
Шрифт:
Бердяев считает, что одним из источников "спиритуалистической метафизики" является философский идеализм, восстановивший разум человека, бывший в плену у чувственности и рассудка. Здесь он чрезвычайно высоко оценивает Канта, "критика разума" которого является "прежде всего памятником, воздвигнутым нравственно-разумной природе человека". Бердяевская интерпретация кантовских критик - это вера в разум как носитель высших идей, ставящий цели, стимулирующие человека к бесконечности развития, к совершенству, " которое называется Божеством ".
Сама идея разума как первичной реальности человеческого существования меняет систему координат мыслящего сознания. Главным теперь становится не решение гносеологических проблем, не онтология материального мира и даже не вопросы социального целого, но - собственное совершенствование человека как идея этическая, религиозная - абсолютно понятная и близкая. Человеку необходимо постоянное
337
ального движения, которое нашло выражение в марксизме, и с идеализмом, который вносит в это движение "духовная аристократия". Так Бердяев определил источники своих идей - философский идеализм Канта, устремленность в лучшую социальность марксизма и дух творчества, непримиримости к рутине повседневности (Ницше). Заканчивая статью, Бердяев писал: "Пора уже поставить во главу угла всего нашего миросозерцания и нашего этического отношения к жизни идею личности, которая заключает в себе наиболее духовное содержание". По мысли Бердяева, только религия способна объединить истину, добро, красоту, и только она обладает силой обязательности традиции. В одиночку человек не справится с трагическими проблемами бытия.
Так уже в ранней работе Бердяев поставил человечеству грандиозные цели. Сам он писал: "Мои мысли обращены к иным векам, а потому это "несвоевременные размышления" [1].
1 Бердяев Н. Опыт эсхатологической метафизики. Париж, 1947. С. 10.
Исходной интуицией Бердяева является смысл существования человека, который есть "микрокосм". В этой планете человек оказывается не функцией жизни, но самой жизнью и высшим ее подтверждением. Но социальность подменяет полноту жизни правилами, инструкциями по ее эксплуатации. Тирания рассудка и традиционной морали вытесняет в итоге и жизнь, и человека. Поэтому, если философия есть дух в форме мысли, невозможно отделить философское познание от целостного духовного опыта, веры человека. Бердяев разглядел в прошлых формах философского рационализма, гуманистической морали долга, либерализма, монархии, демократии - индивидуализм, ведущий к атомизации общества, релятивизм и софистику, обрекающих человека на одиночество, на мысли и формы жизни, основанные не на истине, а на формальном праве "избирать какую угодно Истину или ложь, т.е.... на беспредметную культуру, беспредметное общество, не знающее, во имя чего оно существует".
Бердяев расширяет судьбу человека до судеб культуры и космоса и сводит весь космос, культуру к существованию человека, чтобы зазвучал лейтмотив его философствования - антроподицея, оправдание человека в творчестве и через творчество. Это было начало ревизии исторического христианства с его "теодицеей" и отказ признать совершенность творения и
338
завершенность Откровения. У Бердяева шла речь о проблеме свободы, которая "в школьной философии... мыслилась как свобода выбора, как возможность повернуть направо или налево. Выбор между добром и злом предполагает, что человек поставлен перед нормой, различающей добро и зло. Свободой воли особенно дорожили с точки зрения уголовно-процессуального понимания человеческой жизни. Свобода воли необходима для ответственности и наказания. "Для меня свобода всегда означала что-то совсем другое. Свобода есть моя независимость и определяемость моей личности изнутри, и свобода есть моя творческая сила, не выбор между поставленным передо мной добром и злом, а мое созидание добра и зла " [1]. Следовательно, речь шла не об открытии свободы, но о разоблачении всей прошлой мысли, рационализирующей общее, "эссенцию" в человеке, в результате чего "ставшее" бытие ("статичная" свобода) приобретало характер первичности по отношению к человеку и сужало горизонт его свободы. Примат свободы над бытием означал отрицание онтологии прошлой философии и дальнейшее изменение судеб культуры и человеческой жизни. То, о чем догадывались и к чему шли Толстой, Достоевский, Соловьев, у Бердяева оказалось ясным и развернутым в рамках экзистенциальной, антионтологической философии, утверждающей первичность духа над материей, существования над сущностью, экзистенции над эссенцией, свободы над необходимостью.
1 Бердяев Н. Самопознание. М., 1990. С. 56.
Если Соловьев - первый в России философ, стремящийся показать, каким образом вера и разум, религия и философия могут жить в единстве и формировать понимание человека и истории, то для Бердяева теология прямо зависит от философии с ее категориальным аппаратом. Религиозная жизнь, откровение "испытывают влияние и действие социального окружения", а потому в них всегда есть "примеси", от которых очищает философская критика. Таким путем Бердяев начинает
339
то - чистая возможность, которая проявляет себя в деятельности человека, своей волей определяющего весь путь собственного бытия. Поскольку человек есть существо незавершенное, то и свобода - Ничто иррациональна. Все это означало только одно: свобода (носитель ее человек) и Бог равноправны. Бог не создавал свободу, она предвечна миру, как и Он сам. Следовательно, Творец никакой ответственности за действия человека не несет. Таким путем Бердяев снимает проблему теодицеи и перекладывает всю полноту ответственности за происходящее в мире и с человеком на плечи самого человека. Получается, что первичная свобода нейтральна и к злу, и к добру. Она есть чистая возможность, которая в момент совершенного поступка становится реальностью добра и зла. Это значит, что нет запредельного "рая", нет "ада"; единственная реальность в мире - человек, создающий себя и мир культуры; весь мир - человеческое "изобретение"; само христианство есть "страдание во имя добра или зла". Что выберет человек? Он сам должен ценностно иерархизировать мир, а для этого необходимо жить осмысленно.
Человек творит себя и мир. Единственный механизм творчества - его свобода. Весь мир, культура - продукт его творчества; то есть все "естественное" на самом деле "искусственное" как результат акта свободы воли, творчества, духа, стремящегося к укоренению себя в мире. Однако трагедия личности в том, что, пытаясь преодолеть "земное притяжение вещественности" , свободная творческая мысль создает вещественность, еще более укореняя мир в его материальности. Здесь два выхода - или пользоваться созданным утилитарно-практически ("соблазн призрачного пути к полноте, свободе и блаженству"), или идя на встречу с этим миром, каждым своим поступком, действием "вышелушивать" из него собственно человеческое, духовное и развивать его в творческом порыве дальше. Это трудно осуществить, поскольку человека изначально (и на индивидуальном, и на коллективном уровне жизни) беспокоит страх. "Человек живет в страхе жизни и в страхе смерти. Поэтому страдание связано с самим существом личности. Судьба всякой жизни в этом мире, достигшем индивидуализации, есть страдание". Источник страдания отчуждение от мира и от самого себя. "Источник страданий человека двойной в непреодолимой стене вне его и непреодолимой стене в нем самом, в унизительном рабстве от чуждости мира и еще более унизительном рабстве от самого себя, от того, что есть " не-я ", но кажется человеку принадлежащим к его " я ".
340
Со времени Достоевского проблема страдания стала болезненной для русской интеллигенции. В человеческом страдании интеллигенция была склонна видеть один из основных механизмов национального менталитета, способного изменить самого человека, общество и жизнь к лучшему. Бердяев далек от этики благоговения перед всякой страдающей жизнью. "Страдание, которым полон мир, есть результат... содеянного зла.... Если творение (человек - авт.) не блаженствует, а страдает, то в этом виновно само творение.... Страдание, само по себе взятое, не есть цель и не есть заслуга. Смысл Голгофы не в обоготворении страдания, а в победе над страданием. Великий подвиг Христа не в том, что Он страдал. Страдают все люди. В самом факте большого страдания никакой заслуги не было и не было бы ничего спасительного для мира" [1].
Бердяев последователен: страдающее сознание, замкнутое на себе и не способное перейти на другой режим работы, обречено быть привязанным к уже свершившемуся. Страдающий человек все время ощущает себя виноватым, он привязан к своей вине. Он мучается не только за себя, но и за все человечество: мучается от чужих грехов, которые вечно длятся в его сознании и делают его жизнь невыносимой. Если такое сознание реально существовало бы в массе - невозможно было бы изучать историю вообще. Страдающее сознание заставляет все время возвращаться к одному и тому же: оно ничего не забывает ("ты не можешь этого забыть". Но если не забыл - не можешь идти дальше). Поэтому страданию "пассивному", "примиряющему" человека с жизнью, а тем самым "обоготворяющему зло", Бердяев противопоставляет страдание "активное", сопутствующее творчеству утверждения высших ценностей. Ведь и страдание христианских святых было активно: "они бросали вызов законам природы, они побеждали самые сильные страдания мира, т.к. находили источник высшего бытия, перед которым всякое страдание ничтожно. Не страдать как можно больше, а побеждать радостью и предчувствием блаженства даже самые сильные, самые нестерпимые страдания - вот христианский идеал" [2].