Философия
Шрифт:
Но сколько ни было непостижимо скопище призраков (Белой армии), ещё более удивительным оказался их товар. Тут не было ни сапог, ни шинелей, ни одеял, обязательных для всякой толкучки. Здесь также, как и внизу, продавались деньги и только деньги, но не такие, которые представляли какую-нибудь ценность, а потерявшие всякую, если они её когда-либо имели, денежные знаки мимолётных белых и красных республик, возникших на развалинах Российской империи и исчезнувших, не оставив никаких следов, кроме этих бумажек, которые теперь предлагались сотнями за кусок хлеба [78] . Чего тут только не было, каких государств, больших и малых, иногда умещавшихся в железнодорожном вагоне, наших, ваших и наших не хуже ваших, независимых областей и вольных городов, суверенных армий и самостоятельных банков, отрядов и земств, северных и южных, всех тех, что входили в титул пропавших царей. Каким бесконечным видоизменениям не подвергся двуголовый орёл: лишённый короны, а то и регалий, он был украшен взамен крестами мальтийскими, андреевскими, награждён конями, пиками, стрелами, но ни одним современным оружием, чтобы сделать его хоть сколько-нибудь годным на борьбу с противниками самодержавия. С другой стороны, сколько всяческих звёзд, колосьев, серпов и прочих сельскохозяйственных и мелкоремесленных орудий красной геральдики. Чем только ни были обеспечены на словах эти бумажки: недрами и поверхностью, стоячими родниками, сахаром, табаком, лесами, полями, течением рек, пушным зверем и даже запасами опиума. И какими чувствительными именами величали солдаты это бумажное добро: тут были акулы и моржи, мухи и пауки, грибы, шпалы, пензенки, шкурники, ленточки, колосники и вплоть до ледовиков [79] . Но сколь ни был потрясён и захвачен Ильязд этой историей Гражданской (горожанской) войны, зрелище, которое он вдруг увидел, заставило его позабыть обо всём. Подалёку, окружённый несколькими солдатами, стоял, возвышаясь над ними головой,
78
Это место похоже описано в мемуарах одного рус. беженца: «Ещё задолго до прибытия новой группы беженцев из Крыма среди ранее прибывших организовались “Валютчики-биржевики”. Главным центром их сбора была Галатская лестница, служившая как бы продолжением Большой улицы Перы и идущая вниз до Галатской набережной. Пионерами и инициаторами в этой отрасли работы были два-три офицера. Дело оказалось прибыльным, и около них быстро начали оседать другие. Вскоре на протяжении целого квартала по обе стороны дороги стали толпиться эти “валютчики” с пачками русских денег на руках. Это была специально “русская биржа”. На ней котировались и продавались исключительно русские деньги всех правительств, начиная царским и кончая, из-под полы, советским. Особенно усилилась продажа денег после эвакуации Крыма, причём врангелевские и донские деньги продолжали котироваться официальной биржей ещё около месяца, постепенно падая, и, наконец, их стали продавать на вес» (см.: Слободской А. Среди эмиграции // Белое дело: Избр. произв.: В 16 кн. Кн. 13: Константинополь – Галлиполи / Сост., науч. ред. и коммент. С.В. Карпенко. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2003. С. 80).
79
В Константинополе Зданевич вместе со своим тифлисским знакомым Павлом Жемчужиным составил «Каталог бумажных денежных знаков Российской Империи и её новообразований с 1897 по 1921 год» (АЗ, предисловие Зданевича к каталогу опубл. в качестве приложения в кн.: Кудрявцев С. Заумник в Царьграде. С. 171–183).
Само присутствие его здесь было легко объяснимо. Пришёл сбывать боны Безносой республики и прочие вывезенные из России. Но то, что он продолжал носить длинную бороду, столь делавшую его непохожим на светского турка, и что, в особенности, был одет точно русский, в защитную форму и фуражку, делало его крайне подозрительным. «Почему это он продолжает здесь выдавать себя за русского?» – спросил Ильязд. Но он ли это? Сомнения быть не могло. В течение нескольких минут Ильязд из-за угла наблюдал за ним, собираясь направиться к нему, разоблачить и подбить солдат на расправу [80] .
80
Вариант: самосуд. Далее приписана ещё фраза – несколько изменённый вариант предпоследней фразы 3-го письма из «Писем Моргану Филипсу Прайсу»: рассказать солдатам о его насмешках и подбить (на этот раз я был среди своих) на самосуд.
5
Население юга России делилось на жидов и военных, и когда наконец военным надоело пачкаться и они поголовно уехали в Константинополь и на острова, то, следовательно, на юге России остались одни жиды только, а так как север России, в противоположность югу, был населён жидами исключительно, установившими там омерзительную республику, то теперь так называемая Россия уже окончательно сделалась однообразным, безусловным жидовским царством. Поэтому если кому-нибудь приходилось по неосторожности или просто по старой дурной привычке обмолвиться в местах, подобных «Маяку» [81] или «Русскому собранию» [82] и тому подобным, где объединялись перебравшиеся за море военные, сказав: «по последним известиям, в России», или «говорят, что большевики», или «Советы теперь воюют», то подобные обороты речи немедленно вызывали удивление и отпор и заболтавшемуся во избежание осложнений дальнейших приходилось немедленно поправляться, произнося: «по последним известиям, жиды», или «говорят, что жиды», или «жиды начинают войну» и тому подобное. И хотя военные были на самом деле далеко не всегда военными, а в большинстве случаев назывались так или потому, что носили защитного цвета одежду и фуражку, или потому, что в России евреям доступа в армию не было, что еврей вообще не вояка (тем паче, что военные, как выше было указано, не были подбиты, а просто сами уехали от отвращения к противнику), и поэтому это лучшее отличие, чем какое-либо иное, то легко себе представить, каково было положение штатского, ничуть не выдававшего себя за военного, штатского, пытавшегося почему-либо проникнуть в девственную чащу, и в особенности если этот откровенный штатский в какой-либо мере смахивал на еврея.
81
Имеется в виду клуб «Русский маяк», организованный амер. YMCA, в котором были столовая, библиотека, различные кружки, проводились концерты, устраивались вечера, чтение докл. и лекций. Он просуществовал с кон. 1920 по октябрь 1922 г., находился на ул. Бруса, 40. Это место в свой второй приезд в Константинополь посещал будущий парижский друг Зданевича поэт Б.Ю. Поплавский. Критический отзыв о клубе см. в кн.: Зарубежный клич / Ред. А. Бурнакин. София: М. Богданов, [1921]. С. 23.
82
Обществ. – полит. и культурно-просветительная право-монархическая организация с таким назв. существовала в России в 1900–1917 гг. Сведений о её деятельности в Константинополе нам обнаружить не удалось, однако известно, что в годы Гражданской войны предпринимались попытки возродить «Русское собрание» на территории юга России, занятой Добровольческой армией.
Однако Сальмон не только смахивал или казался евреем, но был просто евреем, хотя и родился в Штатах [83] , куда его родители, утомлённые прелестями черты оседлости, тайнами места жительства и прочими принадлежностями коренными российского государства, перебрались на поселение со всеми знакомыми и родичами, несмотря на искреннюю любовь к оному государству. Сыну, родившемуся после этого и названному во имя этой неискоренимой любви и несмотря на отчаянные протесты раввина Русланом, Сальмоны передали не только коверканый русский язык, которым пользовались они в быту, но и эту любовь, и в детстве только и слышал Руслан от родителей, какая замечательная страна Россия, какие в ней государыни императрицы, и как было бы приятно в ней проживать, не будь некоторых ограничений для лиц иудейского вероисповедания и несчастных случаев, называемых погромами. И когда в Ванкувер пришло однажды невероятное известие, что государыни императрицы больше не царствуют и, что ещё более замечательно, наследовавшее им правительство отменило все ограничения для евреев, Борис, вооружённый одной любовью и знанием языка, с благословения глубоко несчастных своих родителей, глубоко несчастных потому только, что возраст не позволял им вернуться в страну обетованную, покинул [Штаты] [84] , перебрался через океан и заколесил по великой сибирской дороге в направлении возвращённого рая. Приехав на место, он немедленно убедился, что всё не только не хорошо, но, несмотря на исчезновение императриц, значительно превосходит те недостатки, о которых ему говорили родители. Погромы и избиение евреев практиковались в таких размерах, словно в этом и заключалась цель нового строя. Если бы не американская внешность и не такой же паспорт, Борис бы давно разделил участь своих единоверцев. Знание русского языка, чем он до такой степени гордился, было ни к чему, Борис избегал им пользоваться, перебираясь из одной губернии в другую, колеся вдоль и поперёк юга России и натыкаясь всюду на одно и то же положение. Не в состоянии пробиться назад на Дальний Восток, Владислав с остаточками своей любви уехал в Константинополь. Его путешествие совпало с исходом военных.
83
«В Штатах» вставлено в рукописи вместо вычеркнутого «в Канаде», но далее в тексте, возможно, по авторской небрежности сохранено указание на канад. Ванкувер как город детства героя (далее в рукописи его родным городом называется уже амер. Лос-Анджелес). Предшественником Сальмона у Зданевича является Самуил Фелькович (Сам) в «Письмах Моргану Филипсу Прайсу», проведший детство и юность в Ванкувере, перебравшийся в Россию и затем занявшийся разнообразным мелким бизнесом в Константинополе. Далее этот герой будет именоваться Борисом, Владиславом, Митрофаном, Мистиславом, Митридатом, Глебом, Сергеем, Фролом, Олегом Fay, Френкелем, Игорем, Левиным и, наконец, Суваровым (и Суворовым). Возможно, его прототипом является живший в США знакомый Зданевича по Константинополю Иосиф Фельдштейн, упоминающийся в списке людей, которым писатель дарил экземпляры своего романа «Восхищение» (изд. 1930), см.: Зданевич И. (Ильязд). Восхищение: Роман. Изд. 5-е, испр. / Подг. текстов, коммент. и примеч. С. Кудрявцева. М.: Гилея, 2022. С. 282–283.
84
В рукописи зачёркн. «Канаду», но ничего др. не вписано.
Обстановка [85] в русском Константинополе была похуже киевской или ростовской. И однако, странное дело, Митрофан, который, казалось, мог легко из Константинополя вернуться в Штаты или во всяком случае проникнуть в американскую среду, найти себе дело в одном из многочисленных звёздных предприятий, усиленно вгонявших
85
Вариант: атмосфера.
86
Далее вычеркнут текст: «Все эти бесконечные миссионеры, приезжающие на Ближний Восток нищими и уезжающие богатеями, вывозя склады преподнесённых им на память ковров и старинной утвари, девственницы, приезжающие по контракту на несколько лет работать в конторах, вкушающие все прелести жизни, умело оставаясь девственницами, и в таком состоянии возвращающиеся домой, чтобы, успокоившись, скромно выйти замуж, все эти манеры военного времени, бывшие приказчики, ничего не приобрётшие военного, но бойко торгующие сомнительными чеками и скупающие за бесценок каменья и деятельно содействующие падению местных денег, все эти общества молодых христиан, прочие не менее лицемерные организации, прикрывающие распространение американского керосина…» В этой части текста помечено: особая глава.
87
Имеется в виду Версальский мирный договор (28 июня 1919 г.), официально завершивший Первую мировую войну. Но установление союзниками, прежде всего англичанами, контроля над проигранным Турцией Ближним Востоком стало возможным уже в результате Мудросского перемирия (30 октября 1918 г.).
88
Вариант: Митридат.
И вот, поэтому ли или ввиду остаточков любви к далёкой России, если бы ему пришлось самому ответить на этот вопрос, он не ответил бы ни в каком случае, Митридат решил проникнуть в русскую среду. Его появление в «Маяке» было равносильно вторжению оставшихся там, на Севере, в очищенную среду. Митридата не убили, но просто спустили с мраморной лестницы и, может быть, изувечили бы, если бы возмущённый Глеб не извлёк звёздного паспорта. Потерпев подобную неудачу, Глеб, преодолев всё своё отвращение, отправился в американское посольство, в Союз молодых христиан и прочие злачные, как он выражался, места, преисполненные самыми удивительными и человеколюбивыми прожектами помощи русским, и его настойчивость, деловитость и дальновидность были таковы, что посольство и прочие филантропические учреждения решили русским беженцам в конце концов пособить и поручили организацию соответствующих бюро Митридату. И сколь военные ни были возмущены, что им навязали хотя американского, но всё-таки еврея, во власти Митридата была и подмоченная мука, и старое, собранное в Штатах для бедных платье, и бидоны бесплатного керосину, и многие прочие совершенно баснословные вещи, и военщине пришлось в конце концов поступиться последней своей гордостью и обратиться к Митридату за помощью. Так наступил конец света, и жид овладел землёй без остатка.
Что за невероятное и необъяснимое противоречие? Как всякий порядочный американец, Митридат начал свою благотворительную деятельность, чтобы делать дела, но вместо того чтобы делать дела, которые приносили доход, он непременно хотел делать дела с русскими. А какие дела могли быть с этой выброшенной за границу толпой нищих, или во всяком случае ближайших нищих? Скупать у них драгоценности? И Митридат открыл и лавку, и ссудную кассу, и аукционный зал. А так как публика могла не знать адреса, где находятся эти спасительные учреждения Митридата, то Митридат немедленно обзавёлся целой армией всевозможных агентов из восточных, проникновение которых было в русскую среду беспрепятственно, и эти посредники должны были с таким усердием из этой среды выкачивать всё стоящее внимания, с какой сам Митридат снабжал лагеря и общежития американской мукой и остатками американских стоков, за счёт собранных в Штатах в пользу русских беженцев средств. И какой только ерундой он не занимался, какую только заваль не скупал у этих беженцев, вместо того чтобы торговать автомобилями, керосином или играть на понижение. Сказать, что у беженцев, когда они покинули юг России, уже ничего нужного не было, достаточно, чтобы определить, что скупал Митридат. Обручальные кольца, нательные кресты, поношенные меха, старомодные брошки, убогие серьги, подстаканники, столовое серебро, фотографические аппараты и так далее. Затем пошли почтовые марки. Обилие всяческих частных эмиссий, к которым европейские коллекционеры сперва отнеслись с доверием, делало этот товар занимательнее серёг и подстаканников. Для торговли этим товаром Митридат открыл специальную лавку. За почтовыми марками дошла очередь до денежных знаков [89] . Митридат стал хозяином толкучки.
89
Прообразом этой лавки послужила меняльная контора П. Жемчужина и Серебрякова из повести Зданевича, см.: Ильязд. Письма Моргану Филипсу Прайсу. С. 119–120.
Здесь он действительно господствовал, и безраздельно. Сняв половину греческой прачечной, Сергей ушёл с головой в это дело, выгоды коего казались более чем сомнительными. Он устанавливал цены на эмиссии, создал особую биржу, коей руководил по своему усмотрению, понижал сегодня верхнеудинские рубли, а завтра повышал колчаковские, затем колчаковские падали, зато в спросе были так называемые жуки, за жуками шла очередь моржей и тому подобное. Этакая деятельность заставила Фрола войти в сношение не только с рядовыми беженцами, где у него были уже прочные друзья и защитники, но и верхами белого командования, а потом и разными прочими беженскими правительствами, горским, грузинским, армянским и так далее, находившимися в Константинополе, получая необходимый ему товар из первых рук, заботясь о притоке нового, измышляя новые способы сбыта и приобретения и так далее. И в ту минуту, когда Ильязд готовился наброситься на Синейшину [90] , последний, покинув вдруг группу солдат, с которыми он говорил, поспешно вошёл в магазин, на витрине которого было написано чёрными обведёнными золотом буквами: «Фрол [91] , покупка и продажа почтовых марок и бумажных денег» [92] .
90
Это новое наименование Алемдара перекликается с употребляемыми по отношению к нему эпитетами «синеглазый», «синий», «голубой». Известен сходный неологизм В. Хлебникова, использованный в ранней редакции ст-ния в прозе «Зверинец» (1909), где «красивым синейшиной» назван павлин, см.: Письмо В. Хлебникова к В. Иванову от 10 июня 1909 г. // Хлебников В. Неизд. произв.: Поэмы и стихи (ред. и коммент. Н. Харджиева). Проза (ред. и коммент. Т. Грица). М.: Худож. лит-ра, 1940. С. 356. В первой публ. «Зверинца» в сб. «Садок судей» (1910) Хлебников заменил «красивого синейшину» на «синего красивейшину». Отсылкой к этому тексту Хлебникова может являться и характеристика сцены в Айя Софии в момент её захвата ряжеными островитянами как «невероятного зверинца» (гл. 10, ср. также алемдаровский «удивительный зверинец» из бывших тур. пленных в гл. 3).
91
Вариант: Олег Fay.
92
На обороте одной из страниц рукописи автор даёт др. вариант этой вывески: «Суворов, покупка почтовых марок и денежных знаков по наивысшим ценам. Говорят по-английски».
Ильязд ворвался следом. В прачечной, где он оказался теперь, хлопотало несколько увесистых женщин, а в углу, близ входа, стоял стол, за которым в плетёном кресле восседал обыкновеннейший человек, но с видом таким уверенным, будто действительно он был занят каким-либо важным делом [93] . Так как вывеска была английская, то Ильязд обратился по-английски, прося сидящего осведомить его, куда делся русский верзила, только вошедший в лавчонку. Но сидящий, не отвечая на вопрос, длительно осмотрел Ильязда и спросил в свою очередь:
93
Судя по записям на обороте одной из страниц рукописи, встреча Ильязда с этим героем происходит 15 декабря, т. е. через месяц после его прибытия в Константинополь.
– А почему, в сущности, этот верзила вам нужен? – вызвав Ильязда на длительную и горячую исповедь. И по мере того как Ильязд говорил, не в силах остановиться, сидящий, внимательно слушавший и отсылавший прочь то и дело врывавшихся русских, предлагавших товар, крича:
– Зайдите через полчаса, видите, я ужасно занят (это уже по-русски), – приходил в состояние всё большего восхищения, пока наконец не перебил Ильязда:
– Действительно, я вас очень хорошо понимаю, вы должны встретиться с великаном, я всё устрою, но вы сами для меня исключительная находка, отныне вы принадлежите мне, исключительно мне, пойдёмте отсюда, здесь нам мешают, – расстался с креслом, выбежал на улицу, подозвал к себе какого[-то] белогвардейца, объяснил ему что-то на чудовищном языке и, увлекая Ильязда, бросился вверх по базару в направлении Пера.