Философская сказка (сборник)
Шрифт:
– Что ты там делаешь?
– спросил он сонным голосом.
– Ты же видишь: читаю.
– А что ты читаешь?
– Когда ты со мной болтаешь и я с тобой болтаю, так я уже не читаю. Не могу. Нельзя делать все сразу. А пока мы не начали болтать, я читал роман. "Венера песков" называется.
– "Венера песков"?
– Да, "Венера песков".
– А про что это?
– Там дело происходит в пустыне. В Тассилине. Это где-то на юге Сахары. Ну вот, там погонщики караванов. Ребята, которые ведут через пустыню верблюдов, нагруженных
– Интересно?
– Может, кто и не поверит, но чем-то похоже на нас.
– Как это?
– Эти мои погонщики - они идут день-деньской по песку со своими верблюдами. Перевозят товары из одного места в другое. В общем, это и были дальнобойщики тех времен. Или наоборот: мы - нынешние погонщики караванов. Только вместо верблюдов тяжеловозы, вместо пустыни автострада, а так - одно к одному.
– Угу, - пробормотал Пьер сквозь дремоту.
Но Гастон, увлеченный собственным рассказом, продолжал.
– А еще там есть оазисы. В оазисах погонщики делают привалы. Там вода, пальмы, там их ждут девушки. Вот почему роман называется "Венера песков". Это девчонка одна, писаная красотка, она живет в оазисе. Ну, и погонщики, ясное дело, о ней мечтают. Вот, послушай:
"Молодой наездник уже спрыгнул со своего белого мехари - это по-ихнему верблюд - со своего белого мехари и искал Айшу - это ее так зовут, - под сенью пальмовой рощи. Он не мог ее найти: девушка спряталась у колодцев, наблюдая за тщетными поисками юноши через прорезь в покрывале, которым она закрыла лицо. Наконец он разглядел и узнал ее неясный силуэт сквозь ветви розового тамариска. Когда юноша приблизился, она встала, ибо женщине не подобает говорить с мужчиной сидя". Видишь, в той стране женщины знали свое место.
"Айша, - сказал он ей, - восемь дней я брел по камням Тассилина, но всякий раз, когда глаза мои закрывались, не выдержав жара палящего солнца, твое нежное лицо вставало передо мной. Айша, цветок Сахели, вспомнила ли ты обо мне хоть один раз за все это время?"
Девушка откинула покрывало, и он увидел лиловую глубину ее темных глаз и ослепительную белизну улыбки.
"Ахмед, сын Дахмани, - ответила она, - ты говоришь так нынче вечером. Но завтра, с первыми лучами солнца ты поднимешь твоего белого мехари и уйдешь дальше на север, и ни разу не оглянешься. Потому что я знаю: твоего верблюда и твою пустыню ты любишь больше, чем меня!" Ну, что ты на это скажешь?
Пьер повернулся на койке с боку на бок. Гастон услышал жалобный всхлип, и ему показалось, будто он различил имя: "Маринетта!"
* * *
Грузовик приближался к "Ландышам", за рулем был Пьер. Гастон дремал на подвесной койке.
Машина свернула на ответвление дороги и затормозила.
– Я выйду на минутку, - объяснил Пьер.
– Ладно, я тут буду, - раздался с койки ответ.
Пьер шел под деревьями. Серый день приглушил краски и пение птиц. Какое-то обманутое ожидание повисло в воздухе, угрюмое, почти угрожающее. Вот и ограда. Ни коров, ни пастушки Пьер не увидел. Постоял с минуту,
– Что-то ты быстро сегодня, - послышалось с койки.
Грузовик пронесся по ответвлению, вырулил на автостраду, пренебрегая осторожностью. Мчавшийся мимо "Порш" едва успел вильнуть влево, возмущенно мигая фарами. Пьер давит на газ, виртуозно переключает скорости, выжимая все возможное из тяжеловоза, который, к несчастью, еще и нагружен по самые борта. Вот и поворот на Бон. Грузовик вихрем въезжает на объездную дорогу. Из-за спинки сиденья высовывается ошеломленное лицо Гастона в рамке шерстяного шлема.
– Ты что вытворяешь? Спятил, что ли?
– Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш.
– цедит Пьер сквозь зубы.
– Мне туда надо.
– Да ты соображаешь, во что нам это станет? Тебе уже на все плевать? В котором часу мы будем в Лионе? Мало тебе истории с лесенкой, опять лезешь на рожон?
– Да что такого, небольшой крюк! Полчаса, я прошу у тебя всего полчаса.
– Полчаса! Скажешь тоже!
Грузовик останавливается перед будочкой сборщика дорожной пошлины.
– Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш? Ты знаешь, где это?
Служащий делает неопределенный жест и бормочет что-то неразборчивое.
– Как?
Еще более неопределенный жест и нечленораздельные звуки.
– Ладно!
– бросает Пьер, включая мотор.
– Я так понимаю, - говорит Гастон, - ты сам не знаешь, куда едешь?
– Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш. Понятно? Маринетта сказала: полкилометра.
Грузовик едет дальше и тормозит, поравнявшись с маленькой старушкой; в одной руке у нее зонт, в другой корзина. Она испуганно шарахается в сторону.
– Мадам, простите, как проехать в Люзиньи?
Старушка приближается и, зажав под мышкой зонт, приставляет ладонь к уху.
– В магазин? В какой магазин? Вам нужна бакалейная лавка?
– Нет, Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш.
– Как? Покушать? Так вы закусочную ищете?
Гастон решает, что пора ему вмешаться и, перегнувшись через плечо Пьера, медленно произносит:
– Мадам, мы ищем Люзиньи. Люзиньи-сюр-Уш.
Старушка вздыхает.
– Сушь? И не говорите, сушь-то какая стоит, дождичка бы надо...
– Черт!
– рычит Пьер, трогая машину с места.
Грузовик едет с километр на малой скорости и еще замедляет ход, когда в окне со стороны Гастона появляется человек; он гонит перед собой корову. Гастон, высунувшись, спрашивает его. Не останавливаясь, без единого слова прохожий машет рукой вправо.
– Надо свернуть направо, - говорит Гастон.
Тяжелый грузовик с трудом въезжает на узкую дорогу. Навстречу едет молодой парень верхом на измученной рабочей кляче с мешком из-под картошки на спине вместо седла.