Философский камень (Книга - 1)
Шрифт:
– А помнишь, Вацлав, на прошлой неделе, когда мы ходили с тобой в Петршин парк, ты купил мне белую розу? - вдруг перебила Пахмана Анка Руберова. - Почему ты купил мне белую? Ты всегда покупал красные розы.
– Ну, это, Анка, не важно, красную или белую, - торопливо сказал Вацлав. - Мы сейчас ведем разговор о более серьезном. Продолжай, Витольд!
– Но это тоже серьезно, - настаивала Анка. - Ты скажи, почему белую? Скажи, Вацлав!
– Откуда я знаю! - уже с легким раздражением ответил Вацлав. - Купил и купил! Ну, припоминаю...
– Потому... Потому, Вацлав, что накануне я всю ночь думала: "Пусть он мне завтра купит белую розу..." Я приказывала тебе. И ты сделал, как я велела.
– Значит, Анка - ведьма, - тихо прошептал Алоис Шпетка.
Чуточку нервничая, Вацлав отбросил со лба прядь волос. Пристально посмотрел на девушку.
– Знаешь, Анка, если бы наш разговор состоялся не здесь, я бы этого, пожалуй, и не сказал. Но здесь, и сегодня, это очень важно. Да, я тогда действительно слышал твой настойчивый голос: "Возьми белую розу". Именно потому я и взял. А ты сидела на скамье очень далеко от цветочного магазина.
– Очень далеко, Вацлав. Но тогда я тебе уже ничего не говорила, я приказывала раньше, ночью, когда ты был еще дальше от меня. Значит, мысль моя, воля моя, все это время, чуть не день целый, находилась где-то сама по себе, пока не вошла в твое сознание? Ой, мне страшно!..
Она закрыла лицо руками, сидела, вздрагивая.
– Я хорошо знаю, что живу второй раз, - тяжело сдвигая брови, сказал Пахман. - Все это со мной уже было. И в университете учился. И в этой комнате за этим треугольным столом сидел. И пламя свечей так же вот колебалось. И Анка о красной и белой розе рассказывала. Все это уже было.
– А ты не помнишь Витольд, как и чем твоя первая жизнь окончилась? - с любопытством и постоянной своей лукавинкой спросил Шпетка. - Где ты находился между первой и второй жизнью? Долго ли?
Пахман покачал головой, перевел свой прозрачно-голубой взгляд со Шпетки на Мацека.
– Конца своей первой жизни я совершенно не помню. А иногда знаю вдруг: это со мной уже было. И Мацек, ты, Мацек, сидел вот так же, чуть-чуть наискосок от меня. - Брови Пахмана сдвинулись еще плотнее. - Только тогда ты грыз яблоко.
Мацек простодушно засмеялся.
– Такого со мной в первой жизни быть не могло, разве что вкусы переменились, - не люблю яблок. И с собой, конечно... - Он хлопнул себя по карманам, весь как-то выпрямился, замер на мгновение испуганно, даже нижняя губа у него отвисла. - Н-не помню... Не брал из дому... А вот, - вытащил из кармана, показал, - вот оно, яблоко...
Анка Руберова отвела от лица ладони, тихонько взвизгнула. Оглянулась назад, через левое плечо, через правое. От ее движений пламя свечей заколебалось сильнее, тени заплясали, запрыгали,
– Там знак... На стене... Я видела, - с трудом выговорила она и прикрыла рот дрожащей рукой.
– Какой знак? - недоверчиво спросил Шпетка. - Мне же все хорошо видно, что у тебя за спиной.
– Знак... Знак... - повторяла Анка. - Страшный... Тот самый, как у Батайля написано... Когда Баал-Зебуб...
Больше она не могла выговорить ни слова, страх перехватил дыхание. Пахман положил ей руку на плечо.
– Ну, успокойся! Даже если знак. Это же хорошо! Значит, "он" есть. Иржи, дай свое яблоко. Погрызи, Анка! И не дрожи так. Мне кажется, что действительно тогда не Иржи, а ты грызла яблоко.
Вацлав смотрел на горящие свечи сосредоточенно.
– Мой отец, когда я был мальчишкой, помню, составил гороскоп, напрягая память, медленно сказал он. - Даже два гороскопа. Мой и моей младшей сестренки. Получилось, что я буду очень большим ученым. А Людмила станет знаменитой художницей, только имя свое потеряет. Я не знаю, где Людмила, жива она или нет. А имя свое потерял я. Был Виктором, стал Вацлавом. Разве предсказание не сбылось? Настолько-то папа мог ошибиться! Перепутать два гороскопа, брата и сестры...
Пахман посмотрел на часы.
– Уже десять минут одиннадцатого, - напомнил он.
– Да. - Вацлав поднял тетрадь, потряс ею в воздухе. - Вот он писал, я повторяю: "...Хочу разгадать пространство и время! Я все испробовал. Какая наука даст мне на это ответ? Бессмысленно утопающему хвататься за соломинку, но он хватается..." Что он имел в виду? Какую науку? Он все испробовал...
– Но почему же тогда он сравнил черную магию с соломинкой? - философски спросил Шпетка, подпирая круглые щеки кулаками. - И сказал еще, что бессмысленно утопающему хвататься за соломинку.
– Да, и я очень долго думал над этим, - ответил Вацлав. - Потому именно с этого и начал сегодня свой разговор. Бессмысленно утопающему хвататься за соломинку! Но он хватается! Почему? Он думает: "А вдруг..." Алоис, а вдруг рядом с соломинкой плывет целый сноп? Соломинка - ведь это частица снопа! И Вацлав вскочил на ноги, закричал возбужденно: - А вдруг! А вдруг! Мышьяк убивает... и мышьяком лечатся. Надо пробовать! Все пробовать! Читай, Анка, доктора Батайля до конца!
15
Пахман оставался ночевать у Мацека. Ему не хотелось одному впотьмах брести по глухим улицам в далекие Высочаны. Но он назвал другую причину: болит, подвернулась в щиколотке нога. Анка Руберова жила на Виноградах. Проводить ее взялись Вацлав и Шпетка. Придется сделать крюк, но не очень большой. К себе домой на Бубенеч возвращаться потом им двоим было уже по пути.
В положенное ему сатанинское время Баал-Зебуб все-таки не явился.
У Анки Руберовой пощелкивали зубы, когда стрелки часов стали приближаться к одиннадцати. Срываясь с голоса, она читала: