Философы из Хуайнани (Хуайнаньцзы)
Шрифт:
Конфуцианцы не могут заставить людей не желать, а могут только заставить воздерживаться, не могут заставить людей не наслаждаться, а могут только пресечь наслаждение. Принудить Поднебесную бояться наказания и не сметь разбойничать разве значит заставить не иметь разбойничьих помыслов?
Юэсцы ловят удавов и едят их как большое лакомство, а в Срединных землях их считают бесполезными. Следовательно, и жадный способен отказаться, если понимает бесполезность вещи; если же не понимает этого, то и нежадный не отступит. Так владыки царств теряли свои царства и жертвовали алтарями, умирали от руки врага и делались посмешищем Поднебесной — всегда из-за чрезмерных желаний! Государь Цюю, польстившись на взятку — большой колокол, потерял царство, юйский правитель дал поймать себя, прельстившись нефритом из Чуйцзи, Сянь-гун, покоренный красотой Цзи из Ли, породил смуту в четырех поколениях; Хуань-гун насладился яством, приготовленным И Я, а в результате не был вовремя похоронен; хуский царь, увлекшись красотой танцовщиц, потерял свои лучшие земли [741] . Если бы эти пять государей сообразовывались с естеством, отказывались от лишнего, довольствовались для себя необходимым и не шли на поводу у вещей, разве их постигло
741
Здесь приведен ряд аналогичных исторических случаев. Некогда Чжи-бо (V в. до н. э.), собираясь напасть на Цюю — государство северных «варваров» (ди), преподнес его правителю большой колокол. Тот, прельстившись дорогим подарком, открыл дороги, и царство его погибло от войск Чжи-бо. Похожий эпизод произошел, когда царство Цзинь, идя походом на царство Го, попросило юйского правителя позволить пройти через его владения своим войскам. Поначалу тот отказал, но, прельщенный конями с нефритом из Чуйцзи, почитавшимся как сокровище, дал дорогу. Цзиньцы же, одержав победу над Го, на обратном пути разбили и Юй. Сянь-гун (675 до н. э.) во время похода на царство Лижун взял себе в жены красавицу Цзи, а она потом погубила его царство. И Я, или Ди Я, знаменитый древний кулинар, служил цискому правителю Хуань-гуну (685-643 до н. э.). Хуань-гун был большим гурманом. И Я, чтобы доказать ему свою преданность, сварил для него отвар из головы собственного сына и вошел таким образом к нему в доверие. После смерти Хуань-гуна, борясь за престол, его сыновья в течение шестидесяти дней не находили времени похоронить отца. Циньский Му-гун (659-621 до н э.), собираясь в поход против хусцев, послал хускому царю в дар танцовщиц. Увлекшись ими, правитель забросил дела, и этим воспользовался Му-гун, отвоевав у него лучшие земли.
Подливая кипяток в кипящую воду, кипения, конечно не остановить. Истинно понимающий корень дела убирает огонь, и все.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
КОРЕННАЯ ОСНОВА
В начальные времена Великой чистоты царили мир и согласие, тишина и покой. Люди были просты и естественны, чисты и безыскусны. Пребывали в безмятежном бездействии и не суетились. Действовали не задумываясь, — внутренне сливаясь с дао, вовне сообразуясь с долгом. Принимались за дело и завершали его красиво, двигались весело и применяясь к вещам. Их речи были кратки и разумны, поступки прямы и согласны с чувствами. Их мысли были легки и не притворны, дела просты и без прикрас.
Поэтому они не выбирали сезона и дня, не гадали по триграммам и на панцирях черепах, не обдумывали, с чего начать, не обсуждали, чем кончить. В покое стояли, побуждаемые — шли. Телом соединялись в одно с небом и землей, свои частицы цзин уподобляли инь и ян, свой гармоничный эфир — четырем сезонам. Светили одним светом с солнцем и луной, Творящему изменения были то самкой, то самцом.
Итак, небо все покрывало благом, земля всему давала радость. Четыре сезона не теряли порядка, дожди и ветры не несли беды. Солнце и луна были ясны и посылали свой свет, пять планет хранили колею и не сбивались со своего пути.
В те времена таинственно-сокровенное распространяло свою силу широко и освещало своим светом все вокруг. Фэнхуан и цилинь являлись, а тысячелистник и черепаший панцирь слали предвестья [742] . Выпадала сладостная роса, созревал и наливался соком бамбук, нефрит люхуан обнажался, появлялась красная трава чжуцао [743] . Козни и ложь не прятались в сердце.
Когда же настало время упадка, то стали буравить горы, резать по металлу и нефриту, вскрывать жемчужные раковины, плавить медь и железо, — а вещи не прирастали. Стали вскрывать плод во чреве, убивать юных. Цилинь уже не показывался. Вывертывали гнезда, губили птенцов. Фэнхуан уже не парил. Сверлили кружок, добывая огонь, вязали деревья для возведения башен, жгли леса ради охоты, спускали воды озер, добывая рыбу. У людей не хватало уже орудий и места для хранения [744] , а тьма вещей не успевала ни проклюнуться, ни распуститься. Молодые ростки, яйца, зародыши — еще не созрев, отправлялись в закрома, где составляли половину содержимого.
742
В даосских утопиях в одних случаях говорится, что вследствие благоденствия не было надобности гадать, в других — что духи не слали предвестий; в третьих (как здесь), наоборот, что они сочувствовали людям и потому слали предвестья.
743
Что это за трава, точно неизвестно, комментатор говорит: «ее появление — благовещий признак».
744
Чэнь Гуанчжун переводит: «людям нечего было есть» (Хуайнаньцзы и чжу, с. 342). Мне кажется, что речь идет не о голодных временах, а о хищническом истреблении живого ради удовлетворения собственных извращенных вкусов (см. текст выше).
Громоздят землю и насыпают холмы, удобряют поля и сеют зерно, взрывают землю и роют колодцы, отводят воду ради своей пользы, строят стены ради своей безопасности. Держат на привязи животных, превращая их в скот. От этого инь-ян беспорядочно сталкиваются, четыре времени года теряют
А теперь еще высокие хоромы, дворцовые постройки, ряды приусадебных садов. Балки, стрехи, решетины и головки — все в резьбе, рисующей длинные ветви высоких дерев, острые листья водяного каштана, лилии и лотосы. Соперничают все цвета, смешиваясь и переливаясь. Стелются извивы, то развертываются, то свертываются завитки, слоятся кривые острия, разбегаются во множестве сплетения корней. Гуншу Бань и Ван Эр не нашли бы, куда приложить свои кривые ножи, сверла, тесаки и пилы. А страстям властителей все нет успокоения. Вот почему и кипарис с сосной, и бамбук цзюньлу усыхают даже летом. Пересыхают воды Цзян и Хэ и трех рек, на выпасах появляется баран и [745] , саранча заполоняет поля. Небо раскалилось, земля растрескалась. Фэнхуан более не спускался. Когтистые, острозубые, рогатые, иглокожие звери кинулись на добычу. Люди ютились в тростниковых лачугах, где не было места гостю. От голода и холода погибало столько люду, что трупы лежали один на другом.
745
Имеются в виду реки Цзин, Вэй и Пин, берущие начало с легендарной горы Ци. …баран и — дух земли. По преданию, перед гибелью династии Инь его видели в окрестностях города Шан, у поля Муе; на этом поле чжоуский царь Воинственный разгромил иньского Чжоу.
А потом дело дошло до того, что разделили горные и речные долины на обрабатываемые земли, определили их границы, посчитали людей — сколько кого, каждому отвели его долю. Стали строить стены, прорывать рвы, соорудили из оборонительные машины, возвели препятствия и заграждения. Установили службы и занятия, определили ступени подчинения, провели различие между благородными и худыми, отделили достойных от недостойных, изъяснили, что есть зло, а что добро, ввели в действие награды и наказания. И тогда оружие и щиты явились во множестве, и поднялись тяжбы и раздоры. С того времени начались гибель и подавление людей, преждевременная смерть и страдания, жестокие убийства невиновных, наказания и казни не свершивших преступления.
Небо и земля сливаются в гармонии, инь и ян формуют тьму вещей. И вся она несет в себе человеческий эфир. Вот почему когда сердца высших и низших в раздоре, эфир клубами уходит вверх. Когда между господами и слугами нет согласия, пять злаков не вызревают. На 46-й день после зимнего солнцестояния небо затаивает в себе Гармонию и допускает ее на землю, а земля хранит свой эфир и не дает ему подняться. Инь и ян перекатываются, дыша и увлажняя. Берут под свою опеку нравы и обычаи, взвешивают меру, по которой разнится тьма особей, сближая и пригоняя друг к другу множество сходств, ласково лелея, сбраживая как вино, формируя и выращивая все живое. Поэтому когда весна сурова, а осень цветуща, когда зимой гремит гром, а летом падает иней, это рождено разбойным эфиром.
С этой точки зрения небо и земля, пространство и время [, космос,] — одно человеческое тело [746] , посреди шести сторон все управляется как в человеке. Поэтому тот, кто познал природу вещей, для того не существует угроз неба и земли, того, кто постиг закон совмещения [747] , не смутят чудеса.
Вот почему мудрец на основании того, что близко, познает далекое, — для него тьма различий имеет одну основу.
В древности люди дышали единым эфиром с небом и землей, шли вровень со своим веком. В те времена не знали выгоды от поздравлений и подарков, страха от наказаний и штрафов. Ритуал и чин, совестливость и стыд еще не выявились [748] , хула и слава, добропорядочность и подлость не были введены, а люди жили, не нападая друг на друга, не обижая, не чиня разбоев и не проявляя жестокости, — словно во времена первобытной Тьмы.
746
Эта мысль звучит уже в «Люйши чуньцю»: «Небо, земля и все сущее — одно человеческое тело» (Чжуцзы цзичэн, т. 6, с 126). Однако редакция, которая произведена в «Хуайнаньцзы», знаменательна для ханьского времени и отвечает идеям универсализации, которые проявляются и в других местах текста.
747
Т. е. то искусство подгонки вещей друг к другу, которым природа владеет в высшей степени (о чем речь шла в предыдущих строках). Знаменательно то, что в недалеком будущем о таком искусстве будет говорить поэт применительно к своей материи — о трудностях создания поэтического текста (см. Лу Цзи. Ода изящному слову / Пер. В. М. Алексеева // Алексеев В. М. Китайская литература. Избранные труды. M., 1978. С. 263 и др.).
748
Т. е. люди были честны и прямодушны, им не в чем были упрекнуть себя.
Когда же наступили времена упадка, то людей стало много, а имущества мало, трудились до изнеможения, а пропитания не хватало. От этого родились раздоры и ссоры. Тогда-то и оценили добропорядочность Добропорядочные и подлые перестали составлять одно. Содружества и партии стали замышлять козни, строить коварные и хитрые планы, а природные свойства вещей утратились. Тогда-то и стали ценить справедливость и долг. Мужчины и женщины скопом поселялись в разных местах и не знали различия между собой. Обладание инь и ян всех делает способными к чувствам — через кровь и эфир. Тогда-то и стали ценить ритуал. Свойственные от природы чувства, переливаясь через край, стали опасными, невольно утрачивалось спокойствие. Тогда-то и оценили музыку. Так что милосердие, долг-справедливость, ритуал и музыка могут спасти от краха, но не являются лучшим средством устроения мира.