Философы с большой дороги
Шрифт:
невероятным образом – раздобыл ее новый адрес. Но когда я добрался до нужной
улицы, во всем районе отключили электричество. Передо мной на многие мили
вперед простиралась зона абсолютного затемнения. Я не мог прочесть названия
улиц, не мог рассмотреть номера домов. С полчаса я блуждал во мраке, после
чего направился в паб в освещенной части города. На следующее утро полиция,
высадив дверь, тщетно пыталась достучаться до моего оцепеневшего сознания.
Вот
разэтак! Что же – я любил ее больше, чем можно любить? Или я просто
чувствительный слизняк, пустое место, ноль без палочки?
Когда патологоанатом вскроет мое сердце, что найдет он там – портрет
Зои.
Драгиньян 1.3
– Да, но где же Жослин? – в который раз задал вопрос Юпп.
Она опаздывала уже на два часа, и это смущало тем больше, что, как
правило, она появлялась, овеянная шелестом той минуты, на которую была
назначена встреча. Я уже начал беспокоиться, не произошло ли с Жослин чего
недоброго, а также беспокоиться (правда, в значительно меньшей степени), не
пришла ли она к выводу, что ей и так хватает в жизни борьбы с хаосом, чтобы
усугублять это еще и присутствием ходячего источника бардака по имени Эдди.
Общаясь с женщинами, я обычно не могу отделаться от ощущения, что они
принимают меня за кого-то другого – намного более интересного, стильного и
веселого человека, – и вот сейчас у них раскроются глаза, они увидят, кто я
есть на самом-то деле.
Юпп, весь ужин пребывавший в состоянии какой-то покорной апатии, вдруг
оживился, услышав, как за соседним столиком кто-то обронил, что после
сегодняшнего полицейским впору пожертвовать свою зарплату в пользу
какого-нибудь детского приюта. Юпп выставил всей компании выпивку за свой
счет.
Мы выкатились из ресторана в ночь: двое, вероятно, самых ужратых, самых
эрудированных и самых везучих грабителей в этом секторе Галактики.
Исход из ресторана: еврейское счастье
Охотно соглашаюсь: пищеварению отнюдь не идет на пользу, когда вы мирно
шествуете к стоянке, где оставили машину, а навстречу вам из темноты вдруг
выскакивает комиссар полиции – особенно если именно вам этот комиссар обязан
тем, что возглавил список тех полицейских всех времен и народов, на которых,
заходясь от хохота, показывают пальцем на улице, если именно его карьеру вы
втоптали в грязь, ославив беднягу на всю страну, и именно в его квартире не
так давно вы учинили погром...
Воистину – зрелище, которое мне
может быть только (a) созерцание Фелерстоуна, на котором гроздьями висят
жрицы любви всех мастей и оттенков кожи, пышущие к тому же юностью и
здоровьем, и (b) вид неожиданно перекрывающей обзор слоновьей задницы,
владелец которой твердо вознамерился присесть именно там, где я имел
несчастье встать. И все же нечто во мне радостно воспрянуло: оказывается,
усилия наших стражей правопорядка не совсем безнадежны...
В сознании мелькнула мысль: а может, начисто отрицать, будто мы имеем
отношение к Банде Философов, – но мысль эта быстренько испарилась. Он знал.
И мы знали, что он знал. Мы знали, что он знал (возведите это знание в куб).
Судя по всему, речь на случай нашей поимки он еще не подготовил. Мы не
услышали даже общепринятого: «Вы арестованы». Он просто
воззрился на нас – его аж перекосило от гнева. Язык был бессилен предложить
что-нибудь достаточно выразительное для обуревавших его чувств.
Учитывая, сколь часто в нашем мире кого-нибудь убивают, удивительно,
как до сих пор никому не пришло в голову обессмертить этот взгляд,
запечатлев его на коробках с патронами. Однако не припомню, чтобы я видел
этот взгляд на полотнах великих мастеров. На этот раз я не ошибался:
человек, вплотную подошедший к черте, за которой убийство, и впрямь с
нетерпением ждет, когда же он сможет убить ближнего.
– Как, разве вы не должны сейчас писать объяснительный рапорт, – вместо
того чтобы ошиваться около ресторана, удостоившегося у Мишле трех звездочек?
– спросил Юпп, разыгрывая искреннее удивление.
Глядя на наливающееся яростью лицо комиссара Версини (ярость просто
переполняла этот скудельный сосуд), я осознал, что наши биографии (если их
таки включат в издательские планы) пришли к точке, где будущие биографы
могут перевести дух, расслабиться и спуститься в забегаловку внизу
пропустить по стаканчику. Здесь можно было ставить финальную точку.
– Мне кажется, на суде этот факт прозвучит не в вашу пользу, – ерничал
Юбер.
Я напрягся: если бы Корсиканец пристрелил нас сейчас на месте, он был
бы прав, тысячу раз прав, и его бы оправдали, но, честно говоря, мне
хотелось надеяться, что он не сделает этого. Бесконечно преклоняясь перед
бесстрашием Юппа – бесстрашием в чистом виде, – я не мог отрешиться от
подозрения, что на данный момент оное качество вряд ли способствует
долголетию. Я ведь знал: Юпп не обманывал меня, когда говорил: что угодно,