Философы с большой дороги

Фишер Тибор

денек в Арль. Оставили машину на стоянке, подходим потом... Я-то ничего не

заметил, а профессор – «тут, мол, царапина на крыле». Старик на

скамейке говорит, это вьетнамцы парковали машину – и задели. А теперь сидят

в баре на углу. Мы – в бар: там и впрямь – три вьетнамца за столиком. Проф

не стал тратить время на выяснения: чья машина, кто за рулем сидел? Всадил

каждому по две пули в голову. «Чтобы наверняка», – говорит.

Эрик слегка придвинулся к Юппу: этак

доверительно-заинтересованно, как

прущий навстречу вам трактор.

– В Арле, говоришь?

– Угу.

– Месяц назад порешили?

– Ну.

– Троих узкоглазых?

– Троих.

– Странно. А я думал, это я их кокнул. Или, может, вам другая какая

троица попалась? Н-да... Видно, совсем неудачный денек для

франко-вьетнамских отношений выдался.

Крыть Юппу было нечем. Эрик какое-то время сверлил его взглядом, а

потом расхохотался:

– Загибать, Юпп, я и сам могу. Не хуже тебя.

Все критяне лжецы

Какое любопытное развитие парадокса о критском лжеце, мысленно отметил

я, вслушиваясь в этот диалог.

Заодно я задался другим вопросом: чего ради Юпп пустился меня

рекламировать? Они, конечно, и так не очень-то ему поверили, но что с ними

будет, когда они увидят меня?!

Где я допустил в жизни ошибку?..

Моя жизнь: просто-напросто просрана. Мне следовало лет в восемнадцать

записаться в стрелковый клуб и не вылезать оттуда часа по три-четыре, изо

дня в день. Тогда сейчас я бы мог вальяжно явиться перед этой публикой -

этакий наделенный всеми полномочиями представитель провидения, -

перестрелять кого надо и отправиться завтракать.

Трепещите, мы идем!

Эрик уехал – по случаю чего один из его клевретов принялся

пересчитывать Юппу ребра бейсбольной битой. Забавно: при всем своем

высокомерии по отношению к американцам французы рабски подражают им в

культуре.

Замечу – терпение тоже порой вознаграждается. Видно, госпожа Фортуна

устроила в тот день незапланированный бенефис. Расклад: я и мое недоумение

против двух бугаев, оставленных стеречь одного незадачливого налетчика,

болтающегося под потолком, как люстра. В глубине души я чувствовал досаду на

Эрика – ему, видите ли, приспичило уехать, а я отдувайся: теперь у меня не

осталось никаких оправданий бездействию. Не мог же я и дальше тешить себя

шальной мыслью, будто двое верзил тоже отлучатся на полчасика, предоставив

мне спокойно снимать Юппа с цепи.

Я еще малость подрожал в своем укрытии. Секунды

текли, как капли меда:

медленно, полновесно. Я медлил уже минут десять. А нужно-то было: встать на

ноги и открыть огонь. От бугаев меня отделяло метров пять-шесть. Надо быть

полным олухом, чтобы не попасть с такого расстояния. Но только лопухнулся я

на другом: проглядел, что поблизости – сортир.

Где-то слабо заверещал телефон. Верещал он до тех пор, покуда один из

бугаев не пошел и не снял трубку. Стало быть, не мобильник. Я все еще

прохлаждался, смакуя течение времени, когда один из этих вертухаев – тот,

который с подбитым глазом (Юпп его, что ли, головой тюкнул?), извлек из

кармана какой-то комикс и объявил: «Пойду-ка я малость

покорячусь».

И тут я понял; пора выходить из-за кулис на сцену. Я дал этому типу

несколько секунд на то, чтобы расстегнуть штаны.

Сполз по лестнице вниз – соскользнул, как перышко: ни одна ступенька не

скрипнула. Длинный коридор – любитель комиксов ждет меня где-то там, в

конце. Я устремился вперед. За поворотом оказалась искомая дверь, на которой

красовалась табличка. Буквы как пьяные, и написано: «Муж., Жен.,

Пришельцы из космоса» (работа в офисе способствует любви к плоским и

претенциозным шуткам). Как заметил когда-то Солон, человеку суждено увидеть

многое, на что лучше бы ему не смотреть. Эту дверь, например.

Я готов был совершить поступок неджентльменский и подлый: пристрелить

человека через дверь туалетной кабинки. Правда, я едва не поддался

угрызениям совести, но вовремя вспомнил: мама растила меня вовсе не для

того, чтобы я нашел свой конец от пули какого-то недоумка в «доме под

оливами». (С другой стороны, для чего именно вырастила меня мама, и по

сей день остается для меня тайной.) Издержки жизни в академической среде -

видишь жизнь в черно-белом свете. Хотя в этом есть свое очарование.

Может быть, оно и не очень хорошо – в одностороннем порядке объявлять о

намерении прикончить ближнего своего, но признаюсь: куда больше, чем

перспектива убить этого взгромоздившегося на трон читателя комиксов, меня

волновала перспектива его не убить. Мою руку удерживала лишь одна мысль:

едва начнется стрельба, я уже не смогу, если что-то пошло не так, взять и

объявить перерыв на кофе.

Я еще раз взвесил в руке пистолет, наставил его на дверь, так чтобы

ствол смотрел на то место, где должен сейчас восседать мой любитель

комиксов. «Ну, давай», – пробормотал я, всей шкурой чувствуя,

что в любое мгновение могу вырубиться, схлопотав промеж глаз штуковину,