Филумана
Шрифт:
Я протягиваю руку вверх и осторожно ощупываю холодный неровный каменный свод над ушибленной головой. Вернее, над не ушибленной спиной.
Стоять можно. Но только согнувшись в три погибели. А стоять так очень неудобно, и я опускаюсь на корточки, а потом и вовсе присаживаюсь.
Поверхность, которая подо мной, – ровная и теплая. К ней приятно прикоснуться ладонью. А еще приятней – распластаться на ней и лежать, лежать отдыхая. Не так ли я и пролежала все это время?
Мысль о лежании, о миновавшей меня смерти едва не
Но теряюсь сидя. О том, что это лучше делать все-таки сидя, свидетельствует и отзвук моего аханья —короткий и… никакой. Из чего сам собой следует вывод, что обретаюсь я в весьма небольшом помещении. Где о беге, прыжках в высоту– равно как и в длину, – а также о прочей легкой атлетике лучше забыть.
Смутные воспоминания о том, что со мной происходило после утопления в Киршаговой пустохляби злым и явно умственно поврежденным Георгом, не слишком-то информативны, ну лежала я после этого, тащили меня… Кто, куда, зачем?
О! Сформулированы главные вопросы! От них и будем танцевать. Сидя, разумеется.
Впрочем, на вопрос «куда?», кажется, ответ есть: сюда. А вот остальные два вопроса…
Хотя, если разобраться, то и с отвеченным вопросом не все ладно. Ибо ответ «сюда» немедленно порождает следующий вопрос: а куда это «сюда»?
Я встаю на четвереньки и пытаюсь опытным путем получить ответ на этот новый (он же – старый) вопрос.
Путешествие на карачках оказывается недолгим и особого утешения не приносит.
Пещерка – так смело можно назвать помещеньице, в котором я очутилась. У пешерки обнаружилось всего две составляющих – свод, с которым я уже свела не очень приятное знакомство, и пол, знакомство с которым было более приятным, но тоже уже состоялось. Безрадостный свод грубым куполом нависал над мирно лежащим полом и, довольно быстро устремляясь к нему, смыкался своей неприятно-ход одной поверхностью с его уютной теплотой на расстоянии чуть большем, чем моя вытянутая рука. Значит, диаметр помещения не превышает среднего человеческого роста. Все верно, лежать здесь, как я уже выяснила, можно. И достаточно свободно.
Ну и что же мы, княгиня Наталья Вениаминовна Шагирова, здесь, в столь унылом месте, забыли?
От этой мысли я быстро вернулась к двум остальным вопросам: «кто?» и «зачем?» – столь же трудным, как и первый.
А долго ли мне еще задаваться этими вопросами? Такая неприятная думка вдруг осеняет меня. Ведь пещерка, судя по всему, крепко-накрепко закрыта. И пробыть в ней – без еды и воды – можно, конечно. Но не долго.
А без воздуха? Что, если она не только закрыта, но и запечатана?
Легкая дрожь, которую я стараюсь считать признаком недоумения, начинает потряхивать меня. Опять предстоит задохнуться? Ой,
В связи с этим у меня быстро возникает (и еще быстрее крепнет) желание познакомиться с моим таинственным пере-таскивателем. Неплохо бы еще попросить его оттащить меня в местечко получше…
Чтоб слегка размяться, я начинаю легонько поклаиивать зубами. Вовсе не от испуга, убеждаю себя я. Просто это гимнастика такая. Раз уж нет возможности попрыгать-побегать, так хоть покланаю…
Кажется, издаваемые мною звуки не проходят незамеченными. Я замечаю, что им начинает аккомпанировать некий посторонний звук. Нечто вроде «пух-пух-пух». Подключились дополнительные ударные инструменты? Кажется, собирается интересный оркестрик!
И тут вдруг кто-то хватает меня за руку. Какая бестактность!
В первый момент я свою руку испуганно отдергиваю. Однако сразу возвращаю ее на место. Потому что здравая мысль посещает ушибленную голову: ведь трогать меня, наверно, может только тот, кто и приволок в это дивное местечко. А не я ли буквально только что страстно желала познакомиться с этим «кем-то»?
Рука дружбы, протянутая мною в неизвестность, натыкается на маленькую мягкую ручонку. Почти лапку.
Дикая мысль посещает меня: я попала в подземное царство к волшебным гномам. Впрочем, в этом мире существ, похожих на гномов, величают, кажется, нечистью? Не называется ли это из огня да в полымя? Из рук Георга —да прямиком в лапы нечисти?
Впрочем, выбирать не приходится.
Ухватившая меня лапка тянет туда, где я чуть раньше вроде бы не нащупывала ничего, кроме бугристой поверхности быстро снижающегося свода.
Я – по-прежнему на четвереньках – покорно следую в указанном направлении. И – о чудо! Никакого свода впереди нет!
Как нет и оснований для бурной радости. Потому что, во-первых, вместо холодного, но все-таки твердого свода меня встречает нечто, подозрительно напоминающее сыпучий песок Киршаговой пустохляби. А во-вторых, нежная теплая лапка вдруг превращается в бронированный кулак, совершенно стальной на ощупь.
Я притормаживаю в некоторой легкой задумчивости: а тем ли мы путем идем, дорогие товарищи? Сакраментальный вопрос получает все тот же весьма тривиальный ответ: выбирать не приходится.
Весьма утешенная результатами раздумья, я вновь принимаюсь ползти на четвереньках за неким небольшим сушеством, успешно исполняющим роль провожатого.
Почему на четвереньках? Потолка-то ведь над головой уже, кажется, нет?
Эта крамольная мысль начинает гордо поднимать меня вверх, разгибая, делая не тварью ползучей, но человеком прямоходящим! Гомо, если так можно выразиться, эректус!
Столь славная затея, однако, заканчивается полным фиаско. Выпрямившись во весь рост, я убеждаюсь, что не могу сделать ни шагу. Будто погруженная внезапно в непреодолимую резиновую массу, давящую со всех сторон.