Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе
Шрифт:
Все это время Эйлин Батлер следила за чередой злоключений Каупервуда по газетным статьям и окрестным слухам с таким интересом, страстностью и энтузиазмом, насколько позволяла ее сильная и жизнеутверждающая натура. Она была невеликим мыслителем, когда речь шла о личных отношениях, но обладала достаточной проницательностью и без всякой логики. Хотя она часто встречалась с ним и он рассказывал ей о многом – но не более, чем позволяла прирожденная осторожность, – из газет, семейных разговоров за столом и в других местах она заключила, что, несмотря на его бедственное положение, дела все же не так плохи, как можно было ожидать. Одна статья, аккуратно вырезанная из «Филадельфия Паблик Леджер», вскоре после того как Каупервуда публично обвинили в присвоении чужих средств, успокаивала и утешала ее. Она носила ее за лифом, это
«Аспекты этого дела гораздо более серьезны, чем было доведено до сведения общественности. Дефицит в пятьсот тысяч долларов происходит не от проданных и должным образом неучтенных бумаг городского займа, а от ссуд, выданных казначеем его доверенному брокеру. Комиссия также имеет информацию из надежного источника, что бумаги, продаваемые брокером, учитывались в ежемесячных расчетах по самой низкой цене на текущий месяц, а разница между этой суммой и фактической выручкой распределялась между брокером и казначеем, таким образом представляя интерес обеих сторон в давлении на рынок с целью добиться низких котировок при итоговых расчетах. Тем не менее комиссия может считать судебное преследование, возбужденное против мистера Каупервуда, всего лишь попыткой отвлечь внимание общественности от более виновных сторон, пока они стараются „уладить дела“ по собственному усмотрению».
«Значит, вот в чем дело», – думала Эйлин, когда читала статью. Эти политики – в том числе ее отец, как она поняла после разговора с ним, – пытались возложить на Фрэнка вину за свои махинации. Он вовсе не был таким дурным человеком, каким его изображали. Так было сказано в отчете. Она упивалась словами: «…попыткой отвлечь внимание общественности от более виновных сторон». Именно об этом говорил ей Фрэнк в те счастливые минуты их недавних встреч то в одном, то в другом месте, особенно в новом доме на Шестой улице, поскольку им пришлось покинуть старое убежище. Он гладил ее пышные волосы, ласкал ее тело и говорил, что все было подстроено политиканами, чтобы очернить его имя и максимально облегчить положение Стинера и Республиканской партии в целом. Он говорил, что непременно выйдет из трудного положения, но предостерегал ее от лишних разговоров. Он не отрицал своих долгих и взаимовыгодных отношений со Стинером. Он подробно рассказал ей, как это было. Она поняла или думала, что поняла. Она все узнала от Фрэнка, и этого было достаточно.
Что касается двух домов семейства Каупервуд, еще недавно с такой помпой объединенных в зените успеха, а теперь связанных общим несчастьем, то жизнь как будто покинула них. Этой жизнью был Фрэнк Алджернон. Он стоял за мужеством и силой своего отца, за духом и перспективами своих братьев, был надеждой своих детей, опорой своей жены, достоинством и влиянием всего семейства Каупервудов. Он был олицетворением всего, что подразумевало власть, широкие возможности, большие доходы, счастье и достоинство для его близких. Теперь это яркое солнце померкло и, по всей видимости, близилось к полному затмению.
После того рокового утра, когда Лилиан Каупервуд получила роковое письмо, которое разрушило ее домашний мир, она пребывала в полусознательном состоянии. Уже несколько недель она ежедневно выполняла свои обязанности с внешним спокойствием, в то время как ее мысли находились в мучительном беспорядке. Она была совершенно несчастна. Ее сорокалетие настало в то время, когда жизнь должна была оставаться неизменной на прочной основе, но теперь она могла оказаться вырванной из привычной почвы, где она росла и процветала, и равнодушно выброшенной увядать под палящим солнцем непреодолимых обстоятельств.
Что касается Каупервуда-старшего, то положение его приближалось к развязке. Как уже было сказано, он безмерно верил в своего сына, но сейчас он не мог не видеть допущенную ошибку и понимал, что Фрэнку предстоит тяжко пострадать за это. Разумеется, он считал, что Фрэнк имел право спасать себя так, как он это сделал, но горько сожалел, что его сын попал в ловушку, которая породила нынешний скандал. Фрэнк был блестящим бизнесменом. Ему вообще не нужно было связываться с городским казначеем и местными политиканами,
Критический момент для него наступил в тот день, когда Фрэнк был арестован по обвинению в присвоении чужих средств. От Фрэнка, который получал сведения от Стэджера, старик заранее знал об этом. Он собрался с силами, чтобы отправиться в банк, но для него это было все равно что волочить ноги в кандалах. После бессонной ночи он написал прошение об отставке на имя Фривэна Кэссона, председателя совета директоров банка, чтобы быть готовым сразу же вручить его. При виде этого документа Кэссон, коренастый, хорошо сложенный, привлекательный мужчина лет пятидесяти, вздохнул с облегчением.
– Я знаю, как это тяжело, мистер Каупервуд, – сочувственно произнес он. – Мы, – я говорю от лица остальных членов совета – мы тяжело переживаем неудачное положение, в котором вы оказались. Нам хорошо известно, как ваш сын оказался вовлеченным в эту ситуацию. Он не единственный банкир, принимавший участие в делах города. Эта система существует уже давно. Все мы высоко ценим услуги, которые вы оказали нашему учреждению за последние тридцать пять лет. Если бы существовал какой-то способ, мы бы с радостью помогли вам преодолеть нынешние затруднения, но, будучи банкиром, вы должны понимать, что у нас нет такой возможности. Дела находятся в полном беспорядке. Если бы положение выправилось, если бы мы знали, как скоро это случится… – Он выдержал паузу, так как полагал, что должен воздержаться от заверений, как ему или банку жаль расставаться с мистером Каупервудом столь прискорбным образом. Мистер Каупервуд сам мог высказаться по этому поводу.
Во время этой речи Каупервуд-старший изо всех сил старался сохранить самообладание для достойного ответа. Он высморкался в большой белый носовой платок, выпрямился в кресле и спокойно положил руки на стол. Он испытывал мучительную душевную боль.
– Я не могу этого вынести! – внезапно воскликнул он. – Пожалуйста, оставьте меня одного!
Кэссон, безупречно элегантный, встал и ненадолго вышел из комнаты. Он прекрасно понимал остроту момента и напряжение чувств, свидетелем которого ему довелось стать. В тот момент, когда дверь закрылась, Каупервуд-старший уронил голову на руки и содрогнулся всем телом.
– Никогда не думал, что дойду до этого, – прошептал он. – Просто не мог подумать.
Потом он вытер горячие соленые слезы, подошел к окну, посмотрел на улицу и стал думать, что еще можно предпринять.
Глава 35
Батлер все больше беспокоился о том, как ему следует поступить со своей дочерью. Судя по ее скрытности и явной склонности избегать его общества, он был уверен, что она по-прежнему общается с Каупервудом и что это грозит ей позорным разоблачением в обществе. Ему приходила в голову мысль побеседовать с миссис Каупервуд, чтобы она оказала давление на мужа, но потом он решил воздержаться от этого. Он еще не был окончательно уверен, что Эйлин тайно встречается с Каупервудом, и кроме того, миссис Каупервуд могла не знать о двуличии своего мужа. Он также думал лично встретиться с Каупервудом и пригрозить ему, но это было бы крайней мерой, и ему опять-таки не хватало доказательств. Он медлил с обращением в детективное агентство и не собирался доверять свои планы другим членам семьи. Однажды он все же изучил окрестности дома 931 на Десятой улице и осмотрел дом снаружи, но это мало чем помогло ему. Каупервуд уже оставил этот дом, и теперь он сдавался в аренду.