Финансы Великого герцога

Хеллер Франк

Не успели последние слова сорваться с губ великого князя, как великий герцог поднялся со своего места, бледный от негодования.

— Вы шутите? — с трудом проговорил он. — Немедленно верните своего офицера! Это… низко!

Великий князь не остался в долгу.

— Мой дорогой друг, — холодно проговорил он, — какая же это низость? Два года вы носили в бумажнике письмо моей сестры, которое на самом деле должны были вернуть ей после того, как помолвка расстроилась…

Великий герцог побледнел еще сильнее.

— Три дня вы путешествовали

вместе, и, полагаю, ваши отношения никак не ограничивались рамками официоза — раз уж она была даже похищена этим господином…

— Но о похищении не было известно… — удалось вставить дону Рамону.

— Это неважно. Наконец, посреди ночи вы, держа ее в объятиях, оказываетесь на борту русского судна. Если вы джентльмен, то у вас есть только один способ себя оправдать.

— Два, — пробормотал дон Рамон, бледный как смерть. — Мой револьвер при мне.

— Так значит, женитьбе на моей сестре вы предпочитаете смерть?.. — Великий князь едва успел произнести это, как его сестра поднялась, такая же бледная, как дон Рамон.

— Мишель… Молчи!.. — отрывисто сказала она. — Даже ты не можешь принудить меня к этому ненавистному браку… он не любит меня… он скорее готов умереть.

Голос великой княжны сорвался, она закрыла лицо руками, но ее слова успели произвести действие, которого никто не мог ожидать. С криком, в котором смешались и тоска, и любовь, и печаль, дон Рамон упал перед ней на колени и, едва смея поднять глаза, проговорил:

— Княжна… Ольга… Не поймите меня превратно… После тех прекрасных слов, которых я удостоился в вашем письме еще до того, как вы меня увидели… Я люблю вас… я преклоняюсь перед вами… на свете нет ничего, чего бы я желал больше, чем иметь вас своей… но…

— Но что?

Ее голос дрожал от слез.

— Но жениться на вас без вашего согласия… Ведь я не знаю… любите ли вы меня…

— Вы не знаете!..

Взгляд ее голубых глаз был исполнен нежного упрека и разом сломил сопротивление дона Рамона. Великий герцог вскочил на ноги, а Филипп и великий князь поспешно отвернулись.

Впрочем, несмотря ни на что, Филипп не мог не задать вопроса, который вертелся у него на языке.

— Ваше высочество, — проговорил он, — но что скажет царь?

Великий князь улыбнулся с озорством уличного мальчишки, и Филиппу невольно припомнился господин Ворц из Альтоны и приключения той январской ночи в Гамбурге.

— С тех пор как я остепенился, его императорское величество ни в чем мне не отказывает. Видите ли, теперь я морской офицер, я стал другим человеком. И к тому же моя дорогая сестра заслуживает счастья. Или вы полагаете, что она будет несчастлива с вашим другом, доном Рамоном?

— Разумеется, нет, — ответил Филипп. — Великий герцог прошел через многие испытания и многому научился. С ним она будет очень счастлива, а он…

— А что же он?..

— Он станет подкаблучником.

Великий князь расхохотался.

— Вы сам дьявол, — сказал он. — Я готов прозакладывать душу, если вы ошибаетесь!

А теперь — приготовьтесь стать свидетелем на их свадьбе. Доводилось ли вам быть участником такой замечательной церемонии — вам, которому довелось поучаствовать решительно во всем?

— О нет, — сказал Филипп и посмотрел на часы. — И надо отметить, ни одну свадьбу на моей памяти не играли так поздно.

Спустя полчаса, когда церковный обряд благополучно завершился, господин Колин стоял в окружении шумной толпы морских офицеров, которым, казалось, не хотелось ничего, кроме как опоить его шампанским. Рассказ о ночных происшествиях распространялся со скоростью ползучего лесного пожара. Великий князь Мишель отдал короткий приказ, который, однако, стоил двух:

— Сегодня пусть болтают, но завтра за разговоры буду вешать на ноке.

Вследствие этого разговоров стало еще больше, пробки от шампанского хлопали в такт императорскому салюту или еще чаще, и Филипп Колин, единственный герой той ночи, который был всем доступен, неустанно должен был повторять свой рассказ снова и снова, делая, впрочем, регулярные перерывы, чтобы осушать по полбутылки шампанского за минуту. Повсюду слышались голоса, гомон русских и французских слов, тосты и крики «ура!». Внезапно окружение, в котором находился Филипп, прорвал рослый господин, одежда которого была в изрядном беспорядке. Ухо у высокого господина было перевязано. Прихрамывая, он прокладывал себе путь через толпу и обнимал голубоглазую молодую женщину. В общей суете на него поначалу совсем не обратили внимания, но когда наконец он был замечен, шум разом утих и толпа почтительно расступилась.

Великий герцог и его новобрачная подошли к господину Колину. Их глаза сияли. Дон Рамон чокнулся с Филиппом и произнес:

— Помните, профессор, что я говорил? Менорку вам придется покинуть без вашей супруги!

Новоиспеченная великая герцогиня Меноркская, к всеобщему удивлению, зарделась, как маков цвет, и Филипп поспешил добавить:

— Ваше высочество слишком торопит события. Пока я не намерен покидать Менорку. Завтра у меня здесь будут еще кое-какие дела!

Великий герцог кивнул, подозвал официанта и попросил вновь наполнить бокалы. Затем дон Рамон обратился к офицерам, которые толпились вокруг:

— Господа, я не знаю вашего языка, а вы не знаете моего. Но вы знаете мою супругу, и вам известна часть наших приключений. Человеку, которого вы видите перед собой, мы обязаны тем, что наши приключения закончились так, как они закончились, — я заявляю это от всего сердца! Этот человек не раз спасал жизнь нам обоим. Я прошу вас поднять бокалы за самого бесстрашного друга, которого я только знал, — за профессора Пелотарда из Швеции!

Шум голосов, который сопровождал речь великого герцога, разом вырос до настоящего шквала; грянуло «ура!», и когда господин Колин, едва не захлебнувшись шампанским, вновь обрел дыхание, он весьма вовремя обнаружил, что его сейчас будут качать на руках.