Финист Урван и око василиска
Шрифт:
— Знаю, но они напали днём. А ночью разбойники, гонимые страхом, сидят по своим домам. Так что ночью путешествовать даже безопаснее.
— Хм… тоже верно. Присаживайся.
— Принеси мне некрепкого вина и немного ухи, — попросил финист и сунул трактирщику рубль.
Корчмарь сдвинул кустистые брови и согласно кивнул. После чего развернулся и направился к свободной служанке отдать распоряжения.
Оглядев двор, Урван присел на табуретку возле свободного столика и положил шест на землю. Спустя пять минут миловидная девушка принесла заказ. В левой руке она держала тарелку супа, а в правой — кувшин
Урван потягивал виноградный напиток и прислушивался к людской молве, усердно вникая в народную болтовню и изо всех сил напрягая слух. Сначала выслушал людей за соседним столом, затем переключился на следующий. Судачили вокруг исключительно о недавнем нападении. Одни делились воспоминаниями о дне налёта, другие жаловались на свои утраты, третьи пересказывали чужие сплетни, а четвёртые проклинали монстров.
За три часа он не узнал ничего интересного. От перенапряжения финист заработал лёгкую головную боль и хотел уже бросить бесполезное занятие и двинуться к замку, дабы готовиться к новому нападению. По крайней мере тренировка могла принести пользы больше, чем тщетное сидение в кабаке.
Внезапно в воротах поселения появился немолодой бард, и все взгляды сразу же устремились к нему. Своей внешностью он сильно отличался от местных, так как обладал пышной шевелюрой с вьющимися светлыми волосами и имел пронзительные синие глаза. Модный кафтан бирюзового цвета расшитый множеством узоров полевых цветов сразу привлекал внимание. За спиной висела верная спутница сказителя — старая потрёпанная домра.
Неспешным шагом бард приблизился к помосту. По ступенькам взошёл на деревянную арену, встал в самом центре и начал неторопливо вытаскивать из-за спины струнный инструмент, словно желая подольше оттянуть момент исполнения песни и тем самым заинтриговать публику.
Увидев поэта на площадке, люди немедленно замолчали. Во двор вышли и многие посетители, сидевшие внутри кабака. Всё внимание сосредоточилось на чудаковатом певце. Присутствующие видели этого менестреля не в первый раз, знали о его чарующем голосе и хотели им вновь насладиться. Ежедневно в одно и то же время он появлялся в трактире из ниоткуда, исполнял какой-нибудь гимн и также внезапно исчезал — до следующего дня.
Сильно ударив по струнам, бард запел:
«Хранил Вольдемар одиноко,
Два монстра и одно око.
В кремле под землёй глубоко,
Два монстра и одно око.
Волшебный камень порока,
Два монстра и одно око.
Карал всякого вора жестоко,
Два монстра и одно око.
Не понял князь урока,
Два монстра и одно око.
Продолжил карать жестоко,
Два монстра и одно око.
Посеялась в городе склока,
Два монстра и одно око.
Постиг нас час злого рока,
Два монстра и одно око…»
Едва поэт закончил балладу, люди взорвались аплодисментами. У всех на лицах выползли восторженные улыбки. Женщины махали платками и кружились, а мужики подбрасывали вверх шапки. Воины выхватывали мечи из ножен, поднимали над макушкой и истошно ухали.
Бард поклонился публике в пояс, а затем пронзительно посмотрел на наездника феникса. Он буквально сверлил юношу взглядом, словно знал его истинную сущность.
Заметив
В голове финиста зазвучал голос поэта: «Два монстра и одно око». Присутствие двух чудовищ в балладе — явное указание на недавнее нападение двух быков, а сама ода — иносказание. Также в гимне присутствовали Вольдемар, некий волшебный камень и сокровище, спрятанное в подземельях.
Думы юноши прервала служанка. Не обращая никакого внимания на ликующую толпу, она несла огромную кружку пива, плавно обтекая людей. Ей хоть и нравилось прекрасное пение барда, но, в отличие от посетителей, она работала и ей некогда было прохлаждаться.
— Кто это? — строго спросил Урван и машинально схватил девушку за запястье.
Барышня давно работала в трактире и уже привыкла к такому беспардонному поведению. Обычно в подобных ситуациях она брала в руки первый попавшийся предмет и со всей силы била им в голову наглеца. Но сейчас внутреннее чутьё удержало её от резкой реакции, и она ограничилась суровым взглядом, направленным прямо в глаза юноши. Тот, осознав свою вольность, так же резко убрал руку, после чего почтительно кивнул.
— Это Ярослав, наш местный бард, — спокойно сказала девушка и радушно улыбнулась.
— А о чём он пел? — последовал новый вопрос.
— Да кто его знает, — служанка пожала плечами и повернула голову к поэту. — Он вечно что-то поёт невнятное.
— Но как же можно встречать это словоблудие такими овациями?
— А его голос? Ах, какой у него голос, — начала восторгаться девушка. — Ты же слышал. Одного только пения уже достаточно, для того чтобы сердце растаяло и начало ликовать.
Урван изобразил удивление. Его нисколько не привлекали мирские удовольствия. Большую часть жизни он провёл в изнурительных тренировках и потому до сих пор не посетил ни одного театра.
— Но в песне присутствует имя вашего князя, — не унимался Урван, и перевёл взгляд на менестреля. — Неужто он позволяет такое петь про себя?
— А что тут такого? Разве поёт он о князе что-то плохое? Обычное чудачество необычного чудака.
Тем временем бард привычным движением закинул домру за спину и спустился с помоста. Твёрдым шагом направился к воротам поселения, чтобы вновь покинуть его. Казалось, он разочаровался в публике, потому что никто не догадался о скрытом намёке в его балладе.
Урван смотрел в спину удаляющегося менестреля. Он понял: если сейчас с ним не поговорить, придётся ждать до завтрашнего дня, а сейчас дорога каждая секунда. Юноша схватил шест и бросился догонять музыканта. Он ловко маневрировал среди толпы посетителей, стараясь никого из них не задеть. Иначе мог разразиться скандал и повлечь за собой разборки и потерю времени. Подобно питону, огибающему лесные деревья, молодой наездник обходил гостей таверны.
Финист нагнал барда уже за пределами палисада. Почувствовав его за спиной, поэт остановился и, когда тот приблизился на расстояние трёх шагов, повернулся к нему лицом. Ярослав, не мигая, уставился яркими синими глазами на Урвана и почесал подбородок.