Финт
Шрифт:
В своем стремлении выторговать самую дешевую цену везде, где можно, Соломон нечасто терпел поражение; Финт ясно расслышал, как тот пробурчал под нос «Иезавель», уже оплачивая, как выяснилось, ключи от двух шкафчиков. Разумеется, Финт и прежде не раз бывал в обычных городских банях, но эта, как он надеялся, окажется приключением поинтереснее. Против перспективы умасливания он нимало не возражал.
И вот, завернувшись лишь в широкие полотенца и шлепая босыми ногами по мрамору, Соломон и Финт вошли в огромное помещение, которое выглядело приблизительно так, как выглядел бы ад, если бы его обустраивали с учетом, что человек заслуживает второго шанса. Там гуляло странное эхо – так бывает,
– Берегись Гнатонов – умный с полуслова понимает.
Это полуслово Финта умнее не сделало; но вот наконец до тошера дошло, и, спускаясь в ближайшую купальню, он заверил:
– Я, знаешь ли, в банях и раньше бывал, но красивее этой пока не видел. А Гнатоны мне никогда не докучали.
– Видать, Бог на них всерьез ополчился, – промолвил Соломон; а горячая вода поднималась все выше, уже почти им по пояс. – Сам я в толк не могу взять почему; сдается мне, они на свой скромный лад оказывают этой маленькой планете что-то вроде услуги, ибо не помогают заполнять ее совершенно лишними людьми.
В банях баня была не одна; были парные, холодные ванны, горячие ванны, а вот сейчас в купальню вместе с ними спустился какой-то завернутый в полотенца джентльмен с бицепсами толще, чем у нормальных людей бедра, и пророкотал, что мельничный жернов:
– Джентльмены, массаж не хотите? Основательный, качественный, сплошная польза, эффект сразу прочувствуете, будете потом бодры как огурчики, а?
Финт оглянулся на Соломона. Тот кивнул и промолвил:
– Попробуй обязательно. Здесь они тебя здорово утюжат, зато потом ощутишь в теле приятную теплоту. – Старик кивнул массажисту: – Сделайте массаж и мне, и моему другу тоже; а мы между тем потолкуем промеж себя и расслабимся.
Впоследствии Финт решил про себя, что ничего расслабительного в массаже не было, вот разве что, когда он наконец закончился, сразу так хорошо стало. Но пока двое массажистов щипали их, мутузили и мяли, иного интереса к своим жертвам, сиречь клиентам, не проявляя, юноша изливал Соломону душу, перемежая рассказ ойканьем и айканьем.
– Хорошо, что Симплисити в безопасности там, где она есть, – говорил Финт, – но жизнь ее окажется под угрозой всякий раз, как она просто прогуляться выйдет. А как я понимаю, в правительстве никто и пальцем не пошевельнет, чтоб ей помочь (уй!).
– Ммм, – протянул Соломон. – Это потому, что, ммм, правительство думает главным образом о народе – вот с отдельными личностями у него неважно получается – и в стране, безусловно, есть и такие, кто считает, что если выдать девушку обратно против ее воли, отношения между двумя державами таки заметно улучшатся. Воистину, хоть мне и выговорить такое страшно, это очень даже христианский поступок, потому что, в конце концов, она жена в глазах Господа – хотя, Финт, Богу иногда случается и отвернуться, за что я Ему частенько пеняю. Желания мужа, чтоб ты знал, неизменно считаются, ммм, более важными, чем желания жены.
– Этот вчерашний хмырь работал на парня по прозвищу Ушлый Боб, который (ай!) очень интересуется Симплисити и мной, – рассказывал Финт в промежутках между мощными шлепками. – Он хочет знать, где она, так что небось ему с того какая-то деньга перепадет. Ты его знаешь? Я слыхал, он из законников.
– Ушлый Боб, – задумался Соломон. – Ммм, сдается мне, я о нем слышал. И да, он адвокат – для преступников, так скажем. И я не о том, что он отмазывает их в суде. Этим он, безусловно, тоже занимается,
– Ага, и теперь мне позарез надо его отыскать. Как только спихнем с плеч наше сегодняшнее дельце. Надо было вчерашнего хмыря выспросить, где этот Ушлый Боб обретается, но я (ой!) как раз пинал его в неназываемые и, грешным делом, позабыл. Думается, я и в носяру ему здорово въехал, по всей роже расплющил, так что он разве что похрюкивать мог.
– Пусть это послужит тебе уроком, – назидательно промолвил Соломон. – Насилие не всегда на пользу делу.
– Соломон, у тебя дома шестиствольный пистолет лежит! – напомнил Финт.
– Ммм, я сказал, не всегда.
– Что ж, если ты знаешь, где его искать, ты мне скажи, потому что завтра я в любом случае им займусь, – попросил Финт. – Он небось думает, кто-то будет рад услышать, что Симплисити мертва. Не потому, что ее ненавидят, а просто потому, что она (уй!) кому-то поперек дороги встала.
Соломон отозвался таким долгим «ммм», что поначалу Финт посчитал его откликом на особый, с вывертом, щипок массажиста, но тут Соломон тихо произнес:
– Так вот, Финт, ты сам только что решил свою головоломку. Пусть эти люди думают, что Симплисити, ммм, мертва. На покойников никто не охотится. Ммм, просто на ум пришло, вот и поделился. Не принимай всерьез.
Финт вгляделся в лицо собеседника: глаза его сияли.
– Что ты имеешь в виду?!
– Я имею в виду, Финт, что ты очень изобретательный юноша, а я всего лишь подбросил тебе мыслишку – обдумать на досуге. Вот и думай. Думай вот о чем: люди видят то, что хотят видеть.
Кулак смачно впечатался в Финтову спину, но тот даже не заметил: мозг его словно взорвался, голова пошла кругом. Финт оглянулся на Соломона и молча кивнул. В глазах его плясали бесенята.
Соломон поднялся на ноги, воздвигся над Финтом, словно кит, потрепал его по плечу.
– Нам пора, юноша. Во всем нужна мера, даже в чистоплотности.
Вытершись хорошенько, они вернулись к своим кабинкам, и Соломон предложил:
– Посидим тут, выпьем чего-нибудь: не стоит выходить на улицу сразу после бодрящего массажа, того гляди сквозняк прохватит. А после того, мальчик мой, я намерен познакомить тебя с Сэвил-роу, где одеваются все важные шишки. Времени у нас не так много, но вчера вечером я послал мальца к моему другу Иззи, он все сделает в лучшем виде. Его заведение – отнюдь не лавка старьевщика, и он, конечно же, даст хорошую скидку старому другу, который, между прочим, донес его на себе до безопасного места, когда его казаки подстрелили. – И добавил: – Пусть только попробует не дать. Тащил его больше мили, причем бегом, прежде чем мы оторвались от них в снегах, а у нас троих ни у кого даже башмаков не было, разбудили-то нас посреди ночи. После того мы разошлись каждый своей дорогой, но молодого Карла я навсегда запомнил – кажется, я тебе о нем рассказывал? – он мне твердил, что все люди равны, но безжалостно угнетаемы, причем некоторые так даже угнетают сами себя. Если задуматься, таки он еще много чего наговорил. В жизни не видал, чтоб юноша был так ужасно подстрижен, и глаза такие дикие – на голодного волка смахивал.