Фирменные люди

Любимова Юлия

Великий Микеланджело Антониони для меня, как гром и молнии для первобытного человека. Радостно, страшно и глаз не оторвать.

Я рассказываю Андрею, что больше всего люблю у Антониони фильм 1975 года «Профессия: репортер». Герой Джека Николсона снимает в Африке материал об освободительном движении. Его машина застряла в пустыне, так же как и он сам в жизненной рутине постоянных переездов, не приносящих былой радости. Шанс кардинально изменить свое существование появляется, когда его сосед по гостинице умирает. Герой переклеивает фотографии в паспортах. Приняв новое имя, чужую судьбу, герой попадает в иную среду.

Отказавшись от прошлого, он не решил для себя, каким будет его будущее.

Мне кажется, что эта история отчасти про меня, но я впервые признаюсь в этом вслух, что я так же потеряна для окружающих, как герой Джека Николсона. В обычной суете я, конечно, забываю об этом, становлюсь нормальной, озабоченной и практичной. Но стоит мне вспомнить этот фильм, бескрайние пейзажи Африки, как я замолкаю, боясь вы–плеснуть состояние завороженности, которое отчетливо помню с самого детства.

Я вспоминаю дикий песчаный берег Онеги, может быть, даже это было мое первое впечатление о жизни. Мне полтора годика. Мы приплыли сюда на моторке. Родители заняты на сенокосе и, как мне кажется, не видят меня из-за высокой травы, я совершенно одна сижу на теплом песке и перекладываю его с кучки на кучку, выбирая мокрый, тот, по которому только что пробежала волна. Песок мелкий, чистый, почти белый. Мне не хочется, чтобы за мной приходили родители, я готова греться на солнце и жмуриться от блеска перекатов реки хоть целую вечность.

– Вот это как раз то, что нам всем и нужно, – подвожу я черту, пересказав Андрею сюжет фильма.

Он молчит, но я знаю, что он со мной согласен.

Я тайно радуюсь тому, что для нас кино – общее увлечение, еще одна подаренная жизнь, «с которой вывели пятна скуки». У нас, как у мечтателей Бернардо Бертолуччи, всегда есть предмет для восхищений и бесед.

За соседний столик подсаживаются две юные девицы. Блондинка и брюнетка. Они оживленно ведут, очевидно, начатый где-то за пределами кафе разговор, к которому мы теперь невольно прислушиваемся. Уж слишком громко и вызывающее звучат их голоса. Блондинка, оказывается, недавно вернулась из Турции. Год назад она отправилась туда танцевать в варьете. Но на самом деле стала стриптизершей в ночном клубе, а в свободное от работы время обслуживала турок.

– Ну и как? – поинтересовалась брюнетка.

– Вначале противно, потом ничё, – индифферентно ответила блондинка.

– А симпатичные там были?

Блондинка глубоко задумалась.

– Не-а, не было. – И добавила: – Все беззубые, вшивые и жутко вонючие. К нам чаще всего приходили бедуины. Они живут, как в Библии, на то, что бог пошлет.

– А деньги-то у них откуда?

– Денег у них куча. Наркота, рабы, да мало ли еще откуда.

– Типа, с гор спустились?

– Типа да. Но воняет от них! – Блондинка за–ткнула двумя пальцами нос, оттопырив мизинец для убедительности.

– И вы с ними?..

– А куда деваться? Паспорт отдала. Денег нет. А мама в Архангельске.

– Ваще-е...

– А знаешь, – вдруг с умным видом изрекла блондинка, – артистка из фильма «Интердевочка», не помню ее имя, какое-то прибалтийское, сказала, что это просто профессия такая.

– Ну да, древнейшая профессия... – вздохнула брюнетка. – Только вот зачем мы пять лет учились в МАИ?

Я вдруг осознаю, что тоже не хочу больше продаваться, не хочу делать вид, что мне

это приятно, играть чужую роль.

– Да, ты знаешь, а я увольняюсь, – неожиданно говорю я Андрею.

– Почему?

– Противно быть товаром.

– Только не говори, что бухгалтер – это продажная женщина, это надумано. – Он косит глазами на девиц, но они заняты собой и ничего не слышат. – Эти две птички унижаются и рискуют здоровьем в сто раз больше, а зарабатывают наверняка меньше, чем ты. Скажи, тебе просто скучно, потому что твоя работа тебе неинтересна? Хотя, наверное, любая работа в каком-то смысле проституция.

– Да уж с бедуинами, наверное, поинтереснее, – сердито хмыкаю я. – Хотя ты прав, наверное, у каждого свои «бедуины».

– Ты про свое «Франсье» всегда смешные истории рассказывала.

– Потому что мне на самом деле грустно.

– Слушай, а может, тебе попробовать написать роман или повесть? Только напиши с юмором!

– Звучит прямо как заказ режиссера сценаристу.

– Мне почему-то кажется, что ты могла бы классно описать свою фирму.

– Ты думаешь?

– Я просто уверен, что у тебя получится. Слушай, а правда, возьми и напиши обо всем. Пусть будет автобиографический роман, история про то, как ты приехала в Москву, как училась, как стала бухгалтером. Ты сможешь!

– Но кому будет интересна такая банальная история?

– Но ведь и жизнь банальна по сущности. Заодно сведешь счеты со своими «бедуинами». Только будь откровенна. Чем честнее и злее будут твои слова, тем интереснее читателю. Откровенность в наше время – это мода и стиль. Сейчас принято выворачивать души наизнанку – по телевизору в ток-шоу, в мемуарах, дневниках... А кому нужен художественный вымысел?

– Ты считаешь, что это может что-то исправить?

– Конечно.

– Не знаю, не могу судить. Послушай, есть одна вещь, о которой я всегда мечтаю, – это путешествие. Когда я очень устаю, то ночью мне снятся далекие страны. И утром становится легче. Иногда в метро я закрываю глаза и вижу высоченные горы, хотя даже не знаю их названия...

– Скорее всего это Гималаи, – засмеялся Андрей.

– Горы моей мечты без названия, но они могли бы быть и Гималаями, если бы я только знала, как они выглядят.

– Я тоже очень люблю горы. – Андрей перестал улыбаться. – Придется нам съездить в Гималаи. Тогда и проверим.

– Но это невероятно сложно!

– Но ты же не против?

– Я – «за»!

Глава 14

Самолет до Непала летит десять часов с одной посадкой в Эмиратах. Но мы решили лететь через Дели. Шесть часов, и вот она, Индия!

Прижавшись носами к иллюминатору, мы наблюдаем белые русские снежные равнины, искрящиеся и до боли знакомые. Через три часа полета показались маленькие синие барашки Каспийского моря, еще через час – красноватые горы Пакистана с маленькими четкими ярко-зелеными квадратиками садов. Еще через час горы становятся выше и выглядят как листы белой небрежно смятой бумаги. Маленькие селения разбросаны то тут, то там. Скученные серые коробки жилых домиков, наверное, кишат маленькими шустренькими человечками. Может быть, даже они иногда выходят на улицу и передвигаются по узеньким тротуарам, но мы с высоты птичьего полета можем об этом только догадываться.