Фирсов Русские флотоводцы
Шрифт:
Адмирал Коттон подвергся резким нападкам и был отдан под суд20. Его обвинили в том, что он вышел из пределов инструкции, в результате чего русская эскадра не досталась в собственность Англии21. В парламенте были предъявлены запросы, королю подавали адреса; в одном из них было прямо сказано, что «потеря сражения вследствие измены была бы менее унизительна для англичан, чем принятие условий Сеняви-на». Лиссабонский договор иначе не называли, как «посрамление чести английской нации».
Весной 1809 года с открытием навигации адмирал и весь экипаж эскадры на английских транспортах отправились
По приходе в Ригу победителю французов и турок объявили, что он не будет принят ко двору. Александр не пожелал видеть адмирала, увенчавшего славой Россию на море в годы военных неудач на суше.
Сенявина назначили главным командиром Ревель-ского порта, подальше от столицы.
Вспыхнула Отечественная война 1812 года, и через неделю Сенявин отправил рапорт царю.
«В то время, когда каждый россиянин пылает мщением и опалчивается на неприятеля, вступившего в пределы государства, я занимаю здесь пост главного командира порта... Усердствуя высочайшей службе вашего императорского величества и ревнуя соотечественникам моим, я желаю обще с ними, будучи бесполезен при настоящем месте, или пасть, или поражать неприятеля».
Царь был злопамятен.
Прочитав рапорт, «правитель слабый и лукавый», наигранно спросил у министра де Траверсе;
— В каком роде службы и вообще каким образом желает он осуществить свое намерение? Узнайте о том у Сенявина...
I Гокоробил этот ответ, переданный Сенявину с издевкой министром Траверсе. Дмитрий Николаевич, сдер-| иная негодование, немедленно откликнулся: «Намерение мое есть, — писал он Траверсе, — по увольнении отсюда заехать в Петербург и, повидавшись с женой и детьми, ехать потом к маленькому моему имению о Тульской губернии; там отберу людей, годных на службу, возвращусь с ними в Москву, явлюсь к главному предводителю второй ограды, подкрепляющей первую, и вступлю в тот род службы таким званием, как удостоены будут способности мои. Наконец, буду служить таким точно образом, как служил я всегда и как обыкновенно служат верные и приверженные российские офицеры Государю Императору своему и Отечеству».
В дни Бородинского сражения Сенявин получил, наконец, ответ. Траверсе сообщал: «Его величество отозваться изволил, что и занимаемый вами пост теперь для службы нужен». Сенявин подал рапорт с прошением об отставке. Теперь он никому не был нужен. Ответ пришел через три месяца: уволить в отставку «по прошению» с половиной пенсии.
В Петербурге адмирал обосновался в небольшом домике22 на пустыре около казарм Измайловского полка. Летом его всегда можно было видеть, задумчиво сидящим на деревянной скамеечке у ворот. «Великий человек, — сказал о нем писатель С.Г. Аксаков, — нищий, которому казна должна была миллионы, жил и полном забвении и подлинной нужде». Семь лет Ceil я вин добивался выплаты офицерам и матросам положенных призовых денег за плененные и уничтоженные вражеские суда.
Несмотря на невзгоды жизни, Сенявин не изменял себе, оставался человеком веселого и скромного характера, отличался незлопамятностью, терпением, умел управлять собой. Дипломат П. Свиньин, сопровождавший четыре года эскадру Сенявина на корабле «Рафаил», в своих записках вспоминал: «В действиях
К изложенному следует добавить вещие слова выдающегося флотоводца, действенные и по сию пору: «Без духа ни пища, ни чистота не делают человеку здоровье. Ему надобно дух, дух и дух. Пока будут делать все для глаза (т.е. для смотра), пока будут обманывать людей, разумеется вместе с тем и себя, до тех пор не ожи дай в сущности ни добра, ничего хорошего и полезного».
Положение Сенявина резко изменилось после 12 лет отставки с воцарением на престоле Николая I. Осознавая значение существенно запущенного флота, о чем писали царю арестованные декабристы, царь 24 декабря 1825 года распорядился о Сенявине: «Принять прежним старшинством и объявить, что я радуюсь видеть опять во флоте имя, его прославившее». Он был назначен первым из моряков генерал-адъютантом, командующим Балтийским флотом и в следующем 1826 году произведен в адмиралы.
Летом 1827 года адмирал Сенявин повел флот в Англию, где ему следовало выделить эскадру для направления в Средиземное море для совместных действий с Англией и Турцией в защиту греческого населения от турецкого произвола.
Жарким июльским днем 1827 года на обширный Спитхедский рейд, подгоняемый легким бризом, с зарифленными парусами втягивался 80-пушечный линейный корабль «Азов», лучший и образцовый корабль Балтийского флота. На грот-стеньге трепетал Андреевский, с голубым перекрестием по диагонали, адмиральский флаг командующего Балтийской эскадрой. В кильватер «Азову» стройно держались полтора десятка кораблей.
На шканцах «Азова», опершись о фальшборт, всматривался в даль, в покрытое дымкой побережье адмирал Сенявин. Без малого два десятилетия назад покинул он эти берега и возвратился в Россию с экипажами своих кораблей.
Сенявину поручили подготовить эскадру для действий в Средиземном море. Соединившись с эскадронами Франции и Англии, русские моряки должны помочь грекам пресечь разбой турок. Внешнее благополучие эскадры не приносило полной радости и удовлетворения адмиралу. За полтора месяца пребывания на эскадре Сенявин не раз сталкивался с произволом офицеров в обращении с матросами, который претил ему. На следующее утро об этом вел разговор адмирал с контр-адмиралом Гейденом и командиром «Азова» Лазаревым. В прошлые годы службы он не знал ни того ни другого, хотя о Лазареве был наслышан — тот трижды ходил вокруг света.
— Замечено мною, ваше превосходительство, — Сенявин повернулся к Гейдену, — что господа офицеры употребляют в обращении к служителям непристойные слова, а те, глядя на них, промеж себя сорят ругательства. — Сенявин, прохаживаясь по каюте, остановился против Лазарева. — Дошли до меня сведения, что офицеры «Азова», к примеру лейтенант Нахимов, хотя часто и по усердию к службе, но преступают меру наказания, дозволяют себе, сверх того, в пылу ударять служителей во время работы.