Фишки нА стол !
Шрифт:
— В прошлом году один хрен*… ну, ты его не знаешь, тоже участковым у нас служил. Так вот, он был с начальником на ножах. Ну, не поделили они кое-что… неважно. Пытался он все время начальнику гадость сделать. И случай представился. Свистнул* он у него печать гербовую. И заныкал. Ну, сам понимаешь, утеря печати — дело подсудное. Другой бы на его месте — в панику. И пропал бы точно. А наш — ничего. Полное спокойствие! Как будто нич-ч-чего не случилось. Так здорово себя держал… Короче, нет печати — и фиг* с ней. И так два или три месяца держался. Если очень надо было — ездили в соседние отделения печать ставить. Потом случайно обнаружили — за сейфом лежала.
Кроме различных баек и сетований Кулинич не добился от "проросших" коллег ничего. Видимо, предстояло действовать на чужой "земле" на собственный страх и риск.
За сутки Кузьминского не нашли. Сидочук был разозлен.
Впрочем, еще через пару часов пропащая жертва партократии уже показалась на горизонте. Муравьев докладывал шефу:
— Я тут на агентурной встрече был. Есть ценная информация.
На самом деле, никакой настоящей агентуры у Муравьева еще не было. Тем не менее, осведомителей и осведомительниц насчитывалось несколько десятков. Причем все они даже не подозревали, что являются осведомителями. Еще со студенческих времен (а учился он тут же, в Университете) Муравьев легко сходился с людьми, и на каждом факультете, в каждой общаге у него было несчетное число знакомых студентов, а еще больше — студенток. За чашкой чая, за бутылкой водки, а то и в совсем интимной обстановке ему простодушно выбалтывали такие вещи, о каких опытный агент мог и не мечтать. И нельзя сказать, что Муравьев старался ради службы. Заводя очередное знакомство, он меньше всего думал об агентурной работе. Но как-то так получалось, что все его амурные и иные похождения шли делу на пользу.
Вот и сегодня, более чем хорошо к нему относившаяся первокурсница Аэлита Владимировна, будущий социолог, пока он коварно кормил ее пирожными, губя стройнейшую фигуру, вдохновенно пересказывала Сергею так взволновавшую всех студентов историю о несчастном спекулянте Кузьминском, которого преследует не то мафия, не то КГБ, как он метался по общежитию, умоляя всех его спрятать, пока наконец не нашел приют у одного доброго человека. У кого именно — большая тайна, но Кузьминский там спрятан надежно, потому что это человек солидный, как выяснилось через минуту, председатель студсовета. А после того, как оказалось, что живет этот отважный герой-подпольщик на четвертом этаже, у Муравьева исчезли последние сомнения.
"Аверченко, гад, опять у нас поперек дороги! Спрятал Кузьминского и радуется, небось, что устроил ментам гадость. Ну, ладно, придется вторично ткнуть его мордой в соответствующую субстанцию, пусть знает свое место!" Впрочем, об этом Сергей думал уже потом, расставшись с наивной Аэлитой Владимировной и решительно направляясь к Главному зданию.
Он решил сразу заглянуть в комнату к Аверченко. Подойдя к комнате, первым делом прислушался. Из-за двери доносилась музыка. Муравьев осторожно нажал ручку, но замок оказался заперт. Опер постучал в дверь. Музыка тут же стихла и послышались крадущиеся шаги. Кто-то на цыпочках подходил к двери. Замок так и не открылся, но через некоторое время приподнялась крышечка почтового ящика, вделанного в дверь. Из-за крышечки на Муравьева уставился внимательный глаз. "Кто там?" — утробно спросил глаз. Муравьев вынул удостоверение и показал его почтовому ящику:
— Милиция. Откройте, пожалуйста!
— А у вас есть ордер на обыск? — поинтересовались из-за двери.
— Я не собираюсь делать
— А вы Конституцию СССР читали, статью пятьдесят пятую? — назидательно прозвучало из почтового ящика. — Неприкосновенность жилища гарантирована Правительством! Без прокурора вы сюда не войдете!
— Я имею право вызвать вас повесткой в отделение милиции, гражданин Аверченко! — вспылил опер.
— Хорошо. Опустите повестку в почтовый ящик, — с этими словами щель закрылась.
В раздражении развернувшись и направившись обратно, Муравьев столкнулся на лестнице с парнем, спешившим навстречу. "Кого-то он мне напоминает" подумалось ему. Через некоторое время Муравьев вспомнил — это же сам Аверченко. "Интересно, а с кем же я разговаривал?"
Об этой интересной встрече опер, спустившись в отделение, поведал Кулиничу:
— Нет сомнений, что он там. Сидит где-нибудь в шкафу… Но, честно говоря, ума не приложу, как его можно выкурить.
— Выкурить, говоришь, — у Кулинича блеснули глаза. — Ладно, сделаем. Учись, пока я жив!
Опер сорвался с места и побежал в кабинет Хусаинова. Молодой коллега последовал за ним. Сунув нос в приоткрытую дверь и спросив "Разрешите?", Сергей обернулся, сделал рукой жест подождать и скрылся внутри, захлопнув дверь перед носом Муравьева. Примерно минуты три из комнаты слышались невнятные голоса. Кулинич что-то возбужденно доказывал, а зам по розыску, судя по всему, с ним спорил. Когда Кулинич выскочил наружу, по его лицу было видно, что он добился желаемого.
— Значит, договорились? — обернулся опер, уже стоя на пороге.
— Смотри, если что, отвечаешь ты, — донесся в ответ голос зама.
Подмигнув, Муравьеву, Сергей юркнул в помещение дежурной части и несколько секунд втолковывал что-то дежурному, перегнувшись через пульт. Подойдя, Муравьев услышал ответ Петровича:
— Ну… Если Ахметыч разрешил — пожалуйста.
Они оба исчезли в оружейной комнате.
— Пошли.
— Куда?
— Как куда? Брать твоего Кузьминского.
Полдороги они молчали, потом Муравьев все же не выдержал.
— Так что ты намерен делать?
— Это ты правильно сказал — выкурить. Вот мы его сейчас и выкурим.
— Как ты собираешься?..
— Ты, возможно, заметил, что во всех дверях в общаге имеется почтовый ящик.
— Надеюсь, ты не собираешься устраивать поджог?
— Нет, у нас есть кое-что получше! — Кулинич извлек из кармана маленький черный цилиндр. — Последнее достижение демократии, слезоточивый газ в удобной упаковке. Говорят, что эффективнее "Черемухи". Сейчас проверим…
Баллончики со слезоточивым газом появились совсем недавно. О них ходили разнообразные слухи вплоть до самых невероятных. На прошлой неделе первый такой баллончик попался в руки сотрудников 206-го отделения. Его изъяли у фарцовщика Красовского. Собрались уже сажать его за незаконное ношение оружия, но начальник выяснил в РУВД, что имеется установка — баллончик оружием не считать.
Подойдя к двери 417-й комнаты, Кулинич оглянулся, потом осторожно приподнял пальцем заслонку почтового ящика и заглянул в щель. Каждая комната в этом общежитии, построенном еще на закате эпохи Репрессанса, была снабжена почтовым ящиком. На дверях снаружи имелась облицованная бронзой щель с заслонкой, а изнутри под ней крепился ящик, куда падали опускаемые письма. Конечно, почту по комнатам не разносили еще со времен разоблачения культа личности, но иногда можно было оставить записку, не застав хозяина дома.