Фишки нА стол !
Шрифт:
— Вы что! Знаете, что они там собираются устроить?! Стародомская опять представление дает!
— Че ж тогда разрешали?
— Ну, вы ж понимаете… Сейчас такие времена, нельзя по-старому: запретить — и все.
Кулинич под звуки начальственных споров задумчиво разглядывал бумажку с недоигранной партией, в которой у них с Пчелкиным были все шансы на почетный выигрыш (соперникам успели навесить "яйца", но до победного окончания партии это не считается). "Пулю" он, оказывается, нацарапал на обороте заявления о краже в общежитии. "Все равно я его регистрировать не собирался, — думал Сергей. — Глухарь это. Висяк. Безнадежно. Видать, судьба." Он скомкал документ и кинул в пепельницу.
А дискуссия двух
Кончилось тем, что Кулинича извлекли из его кабинета и послали к учебному корпусу с приказом не впускать Стародомскую любой ценой. Приказ отнюдь не радовал. Калерия Стародомская, клиническая демократка, славилась по всей Москве истеричным характером и хамскими выходками. Ранее Калерия некоторое время лечилась у Кащенко, но была выписана оттуда как жертва коммунистического террора. На воле ее состояние усугубилось затяжным климаксом, и теперь Стародомская обрушивалась с матерной бранью на всех встречных молодых людей, подозревая их в сотрудничестве с КГБ. Алексей Петрович однажды рассказал, что приставленный к Стародомской информатор, благообразный пожилой священнослужитель с репутацией заядлого диссидента, пообщавшись с ней, потребовал двойного гонорара за свои труды. Кроме того, в медотделе несчастному выписали путевку в санаторий Ессентуки — лечить обострившийся гастрит. Сталкиваться с такой особой Кулиничу решительно не хотелось.
На полдороге к корпусу Кулинича нагнал Крот.
— Вы тоже на собрание? — поинтересовался он.
— Увы, — тут у Кулинича забрезжила надежда. — А ты туда один?
— Нет, со всей командой, — тут же отозвался Крот. — Говорят, там будет сама Стародомская. Вот бы прихватить ее на чем-нибудь!
— Есть такая возможность. Надо эту заразу не пустить в корпус.
В отличие от опера, Крот с ребятами взялись за дело энергично и с энтузиазмом. Подойдя к факультету, они обнаружили в дверях заслон из троих окодовцев во главе с Мишей Галкиным. Они получили еще более сложное задание от комсомольского начальства. Командир ОКО Костя Побелкин строго-настрого приказал не пускать в корпус не только Стародомскую (что являлось еще принципиально возможным, поскольку можно было придраться к отсутствию пропуска), но и Крота (что было куда труднее, так как у Крота имелись пропуска на все случаи жизни). После короткого совещания Галкин отвел своих людей, сдав вахту Кроту. Довольный тем, что его дело в надежных руках, Кулинич отошел чуть подальше и присел на подоконник.
Впрочем, долго отдыхать не пришлось. В окно опер заметил, что со стороны троллейбусной остановки показалась явно организованная группа. К корпусу валила компания молодежи, а во главе процессии вышагивала грузная баба, в которой при приближении он узнал Стародомскую.
Демократы поднялись на ступени парадного входа. Повернувшись от окна, опер к своему удивлению обнаружил, что на дверях никого нет. Стародомская со свитой беспрепятственно прошла внутрь. Обидевшись на исчезнувшего Крота, Кулинич пошел вслед, раздумывая, что теперь можно предпринять. Часть демократов направилась вверх по лестнице, а Стародомская подошла к лифту. Опер ускорил шаг. Ему удалось бы вскочить в лифт вместе с ней, но кто-то крепко схватил за руку. Это оказался вынырнувший из-за угла парень из команды Крота. Стародомская уехала наверх в компании двух молодых демократов — больше в шестиместный лифт не поместилось.
Кулинич вопросительно посмотрел на окодовца.
— Монетка на счастье, — хитро прищерившись, заметил тот и высыпал в пролет лестницы пригоршню мелких монет.
Из подвала послышался звон, и в тот же момент что-то ухнуло, и раздались приглушенные стенами ругательства из шахты лифта.
Из подвала уже поднимался радостно осклабившийся Крот.
— Я вырубил лифт, — заявил он. — Пульт управления заперт. Зная нашу вертикалку [10] , можно быть уверенным за ближайшие два часа. А теперь лучше слинять. Сейчас эти демократы устроят митинг прямо здесь.
10
Служба вертикального транспорта.
Кроме митинга возле отключенного лифта было еще две радиопередачи и депутатский запрос министру внутренних дел СССР, посвященные "покушению на жизнь ведущего деятеля демократического движения России Калерии Стародомской". Во всем обвинялись секретные службы режима. По верхушкам снова пронесся шквал, и вниз полетели шишки. Алексей Петрович примчался к Валентинову с наскипидаренной задницей.
— Не знаю, не знаю, — отпирался начальник отделения. — Это ваши дела. Мы тут ни при чем. Мы политикой не занимаемся и такие методы не используем. Это, скорее, кто-то из ваших…
Он догадывался, кто все это устроил, и про себя решил, что Кроту не поздоровится.
На другой день Муравьев явился в отделение значительно позже положенного, но с торжеством на лице.
В коридоре отделения, как всегда, было не повернуться. Вечно здесь валялись какие-то изъятые вещи, не поместившиеся в комнатах. Вчера, например, проход загромождали два крутейших мотоцикла, отобранные у случайно попавшихся рокеров. Сегодня мотоциклы исчезли, зато коридор заняло иное транспортное средство. Муравьев задержал шаг и удивленно присвистнул: такого он еще не видал. На полу стояла корзина воздушного шара! Рядом лежали свернутая оболочка, горелка и прочая оснастка.
Пощупав диковинку, опер вспомнил о своем деле и кинулся к Хусаинову. Нашел он его у начальника в кабинете за обсуждением хода операции "Ртуть".
— Я как раз по этому делу, — радостно начал Муравьев. — Нашел! Есть два азербайджанца, предлагающие двести грамм КРАСНОЙ ртути! Представляете! Хотят по сто баксов за грамм. Если их возьмем…
— Над нами будет смеяться вся Москва, — закончил Валентинов.
Что такое красная ртуть, никто толком не знал, но в газетах о ней писали нечто ужасное. Якобы, это сырье для производства ядерной взрывчатки, и каждый грамм стоит сто тыщ долларов. Начальник отделения был убежден, что это сказки. Зам по розыску, напротив, считал, что красная ртуть существует.
Консультации на химфаке ничего не дали: профессора и доценты не знали такого вещества, предполагая лишь, что под именем красной ртути может скрываться одно из ее соединений, а то и вовсе что-нибудь из трансурановых элементов.
После некоторых колебаний начальник решил азербайджанцев брать, но прежде чем докладывать наверх, посмотреть, что за красную дрянь они притащат. На всякий случай одного сержанта послали в штаб ГО за прибором, который меряет радиацию. Черт его знает, что за гадость там может быть.
Сержант приволок не только прибор ДП-5А, но и ВПХР и еще несколько противогазов. В ГО весьма обеспокоились, зачем милиции понадобился радиометр, очень хотели знать, что случилось, но сержант, следуя указаниям начальства, ответил уклончиво. На всякий случай его снабдили еще счетчиком и специальными таблетками против радиации, хотели дать антирадиационный костюм, но тот отказался: и так еле дотащил.
Азербайджанцы дались легко, но, в отличие от студентов-алхимиков, оказались ребятами крепкими и, по-видимому, бывалыми, наотрез отказываясь говорить, где товар. Документы были в порядке, так что через три часа их следовало отпускать.