Физик против вермахта
Шрифт:
Эта картинка из больницы в моей памяти сменилась совершенно другой., где все напоминало сюжет из страшного, фантастического фильма. Это было 26 июня 1941 г., когда железнодорожный узел Мурманска одновременно бомбили 75 немецких бомбардировщиков. В воспоминании о том дне тело Теслина, жестко примотанное к носилкам, куда-то несли. Сильно трясло, мотало. Со всех сторон раздавался все более усиливающийся гул, в котором сливались самые разные звуку: басовитое гудение паровозного гудка, свист перегретого пара, панические крики, громкий топот десятков и десятков ног.
— … Что за чушь?! Какое отдельное купе? — сипел сильно охрипший мужской голос. — Нету у меня купе! Нету! Глаза разуй, лейтенант! Смотри, сколько раненных. Все под железку забито! Откуда я тебе для
— Ну не могу я его отправить вместе со всеми, — с надрывом отвечал второй голос. — Нет у меня такого права! Понимаешь? С американского судна его сняли. При себе документов и вещей не было… Смотри, под твою ответственность. С ним мой сотрудник будет…
Другое его отчетливое воспоминание было связано с бомбежкой их эшелона, направлявшегося в Ленинград. В тот день у Теслина случилось одно из редких просветлений, когда он приходил в себя на несколько часов.
— … Смотри-ка, очнулся, касатик, — удивленно пробурчала бабуля в сером халате, увидев его открытые глаза. — Дохтур уж рукой махнул, а он все туточки. Не пускает тобе Боженька. Значит-ца, дела еще остались… Попить дать?
Она потянулась за железной кружкой, как поезд резко дернулся и начал тормозить. Сразу же грохнуло несколько взрывов. Потом еще и еще. Раздался страшный треск, с полок полетели кричавшие люди и вещи.
— … Отставить панику! Всех вынесем, никого не оставим! — кричал пробиравшийся по проходу в вагоне немолодой врач. — Проходим к выходу по очереди.
В это мгновение очередная бомба попала в соседний вагон, отчего весь хвост состава повалило на землю. Теслин тут же полетел верх тормашками вместе со своим соседом, следом — еще двое. С хрустом разошлась крыша вагона и откуда-то начало тянуть дымком. Дико кричали придавленные раненные. Кто-то скрипел зубами и звал маму, кто-то с жаром матерился.
— А-а-а, — со стоном старик попытался вылезть из-под придавившего его тела. — А-а-а, — раз за разом тянулся он к сломанной балке, но безуспешно. — Не могу… А-а, — от охватившего его бессилия он заплакал.
Потом было снова забытье, растянувшееся на несколько дней или даже недель. За это время он многое пропустил: и волочение его бессознательного тела из горящего вагона, и сумасшедшую езду санитарного грузовика по перепаханному взрывами полю, и налет немецкой авиации на госпиталь…
Окончательно очнулся старик в палате одного из эвакогоспиталей Ленинграда. Случилось его пробуждение словно нарочно в тот момент, когда врач собирался выходить из палаты.
— Боже мой, очнулся, — ойкнул высокий худощавый мужчина с короткой бородкой, застыв у его кровати; он с нескрываемым, каким-то даже анатомическим интересом уставился на открывшего глаза больного. — Вы только посмотрите на этого дедушку! Марина Викторовна! — крикнул он куда-то в сторону открытой двери. — Вы не поверите, кто пришел в себя. Марина Викторовна!
После недолгого топанья по деревянным полам в палате появилось новое лицо — грузная врач в возрасте, с не меньшим удивлением уставившаяся на Теслина.
— Самый настоящий живчик. Берите пример, товарищи, — мужчина повернулся к соседу Теслина, молодому парню с забинтованными рукой и ногой. — Дедушка две недели пластом лежал. Думали, не выкарабкается… Старый, ты чего? Лежи-лежи. Тебе сейчас, вообще, двигаться нельзя. Говорить, кстати, тоже нежелательно. Отдыхай. Я бы тоже сейчас поговорил с Храповицким минуток эдак шестьсот. Здесь хорошо. Почти рай. Смотри, белый простыни, чистые наволочки, едой пахнет. А сестрички у нас какие…
Теслину же, ошарашенным взглядом рыскавшему по больничной палате, было совсем не до этого. С первой же секунды пробуждения его мучил один вопрос — какой сегодня день. Он не помнил, сколько провалялся с лихорадкой. Последние более или менее связные воспоминания были связаны с неудачным испытанием его изобретения. Все последовавшие за эти дни у него слились в одно непрерывное смутное действо с незнакомыми людьми
— … Доктор,… тебя дери, — ему с трудом удалось выдавить из себя пару фраз, шевеля непослушными губами. — Число какое?
Осунувшееся лицо врача окаменело, отчего стали заметны и землистый цвет его лица, и темные круги под глазами, и обкусанные губы.
— … 19 июля, старый. Немцы под Киевом, — чуть помолчав, он со вздохом добавил. — А здесь до Шимска дошли, — буквально выдавив это из себя, врач резко развернулся и вышел.
Из негромкого бормотания оставшихся в палате, Теслин узнал, что у врача недавно сын погиб. Разорвавшийся рядом снаряд ничего не оставил от молодого здорового парня.
— … Говорят в загс уже заявление подали… Невеста писанная красавица. Вся светленькая…
— … Совсем молоденький. Почитай только восемнадцать исполнилось… Шея цыплячья, худенький…
— … Палыч-то совсем сдал. Совсем старик стал, а ведь молодой еще. Сколь ему? Полтинник вроде есть…
Теслин же все это бормотание медицинского персонала пропустил мимо ушей. Он переваривал только что услышанное. «Совсем ничего не пойму… 19 июля уже. Сколько же я провалялся после купания в море? Совсем голова не соображает… Нью-Вествинстер Сити вышел из Нью-Йорка в двадцатых числах мая. Почти две недели мы провел в пути из-за этой поломки генератора. Потом был взрыв. А дальше? Получается у меня больше месяца выпало из памяти? Господи, я проспал начало войны». От осознания этого его пробил холодный пот. «Как же так? Как же так? Ведь уже 19 июля! Врач сказал, что немцы уже у Киева. Значит, через полтора месяца столица Советской Украины падет, и они двинутся дальше… А что это за Шимск такой? Что за город такой? Или это не город? О, Боже… Ленинград!». С этим одним из красивейших и в тоже время трагичных городов России у него очень много было связано. Откуда из этих мест были его родители, которых в самом начале блокады пытались эвакуировать. К сожалению, стремительно наступавшие немецкие войска перехватили их эшелон на какой-то захолустной станции. Большая часть мужчин, попытавшихся оказать сопротивление, была расстреляна на месте. Женщины и дети на этом же поезде отправились на запад в концентрационный лагерь. Уже там он потерял свою маму. После освобождения из лагеря в городке Саласпилс именно в одном из детских домов Ленинграда он и провел более десяти лет. Шимск от города Ленина находился в паре сотен километров. Получалось, его эвакуировали в Ленинград, который в самое ближайшее время окажется в блокадном кольце!
Он с диким выражением лица поднял голову к потолку, словно пытаясь рассмотреть смеющегося Бога, что так жестоко над ним пошутил. Правда, никого и ничего, кроме потока серого цвета, он там так и не разглядел. «Ленинград?! Ха-ха-ха! Мне восемьдесят три года и я в блокадном Ленинграде! Господи, ты понимаешь, что сделал?! Я же тут и полгода не протяну. Через пару месяцев немцы сделают колечко, начнутся каждодневные бомбардировки, в результате которых сгорят продовольственные склады. Власти введут продовольственные карточки, ставшие мерилом жизни и смерти. Еще через месяц нормы продовольствия снизят вдвое, через два месяца — в полтора раза. Тут здоровые молодые люди превратятся в скелеты, пожилые и больные же вымрут, как класс. Я же после болезни даже по-маленькому сам сходить не могу. О какой тут работе над супероружием можно говорить? К тому же у меня больше ничего не осталось — ни образца изобретения, ни чертежей, ни записей. Пока я все восстановлю, пройдет уйма времени. Как теперь что-то делать?». До ученого, наконец-то, дошло, что все его планы, который он строил еще в Нью-Йорке, оказались пустыми. «Что на меня тогда нашло?! Это было какое-то помрачнение сознания! Какой от меня сейчас толк?! Я развалина! Мне восемьдесят три года! Бог мой, столько не живут! Что я смогу здесь сделать? Как я смогу помочь Союзу? Как? Неужели я искренне верил, что мое изобретение сможет что-то изменить?! Ха-ха-ха…».