ФИЗИКА И МУЗЫКА
Шрифт:
А бывает, эффекты звукозаписи служат и для обратной цели — для сознательного искажения, преобразования звука.
КАК В КРИВОМ ЗЕРКАЛЕ
Чуть ли не в каждом летнем парке можно встретить стародавний аттракцион — «комнату смеха». Оборудование ее нехитрое — всего лишь набор кривых зеркал. Но невзыскательная публика до упаду хохочет над собственными изображениями, вытянутыми в жердь или сплюснутыми в лепешку.
А знатоки звукозаписи завели «звуковую комнату смеха».
Вы записываете на магнитофоне какие-то звуки, при воспроизведении пускаете пленку медленнее, чем она двигалась во время записи. В результате
Наши читатели, вероятно, помнят радиопостановку «Приключения Буратино». Все роли в ней играл один и тот же артист — Николай Литвинов. Записи его голоса где надо «растягивались», где надо «сжимались», где надо накладывались друг на друга. Так были сделаны и басистые реплики Карабаса-Барабаса, и высокий «деревянный» говорок Буратино, и его характерная песенка.
Этот прием, придуманный тогда радиорежиссером Розой Иоффе, с успехом использовался потом и в ряде других передач.
В городе Кельне есть студия, где особенно много занимаются эффектами звукозаписи. Представьте себе, что музыкант играет какую-то очень быструю, очень трудную в исполнении вещь, но не в ее настоящем темпе и не там, где показано нотами, а в два раза медленнее и на октаву ниже. Музыка записывается на пленку. А при воспроизведении пленка пускается вдвое скорее, чем при записи. Это значит, во-первых, что все звуковые колебания становятся вдвое чаще, то есть высота их тона повышается ровно на октаву — попадает как раз туда, где они должны быть согласно нотам, и, во-вторых, темп тоже ускоряется вдвое, делается именно таким, каким он должен быть по замыслу композитора. Манипуляции понятные и несложные.
Но зачем же, спросите вы, нужно было сперва замедлять исполнение вдвое, а потом ускорять его в те же два раза? Не проще ли было сразу сыграть так, как написано в нотах?
Делалось это для того, чтобы исполнение стало чище. Быстрый пассаж, исполненный в медленном темпе, можно сыграть точно, уверенно. Не спеша удобнее передать и оттенки игры. В нормальном же, ускоренном виде пассаж предстанет перед слушателем во всем его виртуозном блеске. Впрочем, предстанет ли?
ДИРИЖЕР МАГНИТОФОНА
В кельнской студии существовал целый ансамбль, записывавший свои вещи по этому принципу. Вероятно, забавно было смотреть на музыкантов, игравших нарочито медленно, и дирижера, еле двигавшего руками. Что-то вроде ускоренной киносъемки и замедленной кинопроекции. Но уж очень богатым воображением должны были обладать эти музыканты. Ведь они, по существу, должны исполнять вовсе не то, что слышат. Возможно ли такое перевоплощение? Удавалось ли заменить аккуратностью вдохновенную экспрессию подлинного виртуоза? Чего тут больше: красоты или оригинальности?
Красоты, пожалуй, мало. Ведь тембр при такой системе неузнаваемо искажается — хотя бы потому, что начало каждого звука сжимается вдвое.
Но звукотехники кельнской студии придумали более остроумный способ изменения темпа записанной музыки. Инженер Шпрингер построил для этого аппарат, именуемый электронным дирижером.
Представьте себе магнитофон со множеством тесно сдвинутых воспроизводящих головок.
Электронный дирижер — средство создания неискаженной «искусственной виртуозности». Самые ультравиртуозные произведения становятся доступны рядовым музыкантам. Не секрет, что иные из пьес Паганини из-за чрезвычайной трудности исполнения до сих пор не могли быть повторены даже блестящими скрипачами. Есть почти недоступные по технике вещи у Бетховена и у других крупнейших композиторов. Теперь вместо «есть» можно с полным основанием сказать «были».
Электронный дирижер — находка для настоящих живых дирижеров, которые теперь освобождаются от необходимости мучить оркестрантов на бесконечных репетициях. Многие нюансы можно отработать заранее — с помощью любой записи той же музыки и машины.
КРАСОТА ШУМА
Когда-то иные чудаковатые композиторы предлагали по ходу своей пьесы разбивать листы стекла, включать токарный станок, стрелять из ружья. Один американец написал ради оригинальности «Концерт для пишущей машинки с оркестром», другой сочинил пьесу для «Квартета автомобильных клаксонов». Подобные «произведения» могли вызвать в лучшем случае улыбку, в худшем — равнодушный зевок, а то и раздражение. Звания музыки они не заслуживали. Но это не значит, что в настоящей музыке нет места шуму.
Вспомните такие музыкальные инструменты, как барабаны, тарелки, трещотки. Попробуйте-ка обойтись без них! А ведь они именно шумят, не издают никаких музыкальных звуков. Наш мир так наполнен шумами, они столь характерны и своеобразны, что порой крупнейшим, отнюдь не модничающим композиторам не хватает традиционных оркестровых шумовых инструментов.
Сергей Прокофьев для звуковой картины битвы на Чудском озере не удовлетворился барабанами и тарелками и ввел в оркестр еще какой-то «ящик из Мосфильма». Так записано в его партитуре.
По замыслу молодого Шостаковича шумовое оформление неразделимо сплелось с музыкой и действием фильма «Встречный» — одной из первых советских звуковых кинокартин. Нарастающий рев испытывающейся паровой турбины — вот что сопутствовало высшему напряжению сюжета. Выдержит или не выдержит? Все быстрее обороты — и острее, тоньше, резче свист пара... Какая музыка заменила бы драматизм, выразительность, волнующую простоту этого звука!
С развитием звукозаписи кино и театр стали постоянными потребителями пленок, запечатлевших плеск волн и дробный стук дождя, фабричные гудки и говор тысячеголосой толпы. Помогают и такие инструменты, как шумофон, описанный в предыдущей главе, неплохо служат наложения реверберации, усиление, сложение записей. Композитор Андрей Волконский не так давно ввел удачно препарированный шум в свою музыку к пьесе Бернарда Шоу «Святая Жанна» в постановке Московского театра имени Ленинского комсомола. Сейчас то и дело за театральными кулисами во время спектаклей «шумят» магнитофоны.