Физрук-9: назад в СССР
Шрифт:
Поднявшись на свой этаж, Философ подходит к своему номеру. Дверь приоткрыта. Он осторожно толкает ее и входит на цыпочках в прихожую. Впрочем, предосторожности излишни. В номере только Соммер. Философ застает его в крайне неловкой позе. Сотрясаясь, словно в эпилептическом припадке, Соммер пытается оторваться от бешено вращающегося «злого волчка». Выглядит инструктор горкома скверно — в лице ни кровинки, на губах пена, глаза закачены. Видно, что он на грани обморока и борется с дьявольской игрушкой только на остатках большой силы
Философ подходит к нему и пинком отшвыривает «волчок» в дальний угол. Освобожденный Соммер ничком валится на ковер. Философ переворачивает его на спину, затем берет под мышки и подтаскивает к креслу, возле которого усаживает, прислонив спиной к мягкому подлокотнику. Затем, похлопав поверженного недруга по щекам, вливает в него изрядную порцию спиртного. Закашлявшись, инструктор приходит в себя. Зрачки его возвращаются из-под век, в глазах появляется осмысленное выражение. Философ выходит в прихожую, запирает дверь и возвращается к Соммеру.
— Че-ерт, дьявол, мать твою… — хрипло матерится тот.
— Очухались? — спрашивает его Философ.
— Черт вас побери… — жалобно произносит инструктор. — Что за хренотень вы держите у себя?..
— Эта, как вы изволили выразится, хренотень, называется «злым волчком», и мне почему-то думается, что вы знаете об этом, — злорадно произносит Философ.
— Мы же с вами договаривались, товарищ Третьяковский! — ноет Соммер. — А подобные шутки с инструктором городского комитета партии могут быть чреваты…
Философ садится на не застеленную кровать.
— О чем мы с вами договаривались, Соммер? — спрашивает он. — Что вы подговорите своего щенка, Генриха, прилюдно набить мне морду? На что вы рассчитывали? Что меня за драку заберут в отделение, а там обнаружат нелегальную литературу? А если милиция не обратит на нее внимания, то меня можно будет обвинить в антисоветской пропаганде во время выступления перед школьниками?
— Простите, Евграф Евграфович, но это похоже на болезненный бред.
— Допустим. И, тем не менее, я взял эту штуку у… одного хорошего человека. «Злой волчок» идеальный сторож. Любой человек, если он не слепой, конечно, просто не может не взять в руки такую премилую вещицу. И если человек этот чужой хозяину «волчка», то вырваться самостоятельно он уже не сумеет…
— Зачем вы это сделали? — не теряя самообладания, спрашивает инструктор. — Что вам от меня нужно?
— Чтобы вы перестали ваньку валять, — отвечает Философ. — Притворяться вы умеете хорошо, но я, к счастью, вас раскусил…
— Когда я успел вам так насолить? И — чем? — почти умоляюще вопрошает его Соммер. — Тем, что помешал поужинать с друзьями? Так я ведь спросил разрешения. И потом, что вы хотите от человека, у которого мигрень, аритмия, да к тому же служебные неприятности…
— Какие, позвольте узнать?
— Вам это неинтересно. Важно, что мне срочно понадобилось провести мероприятие, которое несколько реабилитировало
— Хорошо, что вы не скрываете своих намерений. Другой вопрос — какое именно мероприятие вы намеревались провести?
— Уж точно, не то, которое вы мне инкриминируете.
— Снова скажу — допустим. Только что бы вы мне ни сказали, это будет ложью.
— Ну почему, товарищ Третьяковский?! Почему вы меня в чем-то подозреваете?
— Потому, что я ненавижу таких, как вы! В былые годы я немало отправил ваших, хм, коллег на тот свет и верю, что все они пребывают в аду.
— Следует ли ваши слова считать признанием в убийстве членов партии?
— Национал-социалистической — да.
— Да за кого вы меня принимаете?!
— За солдата эстонского «Ваффен-СС». Карателя, который убивал узников лагеря «Клоога», оборотня, лесного брата, который пробрался в ряды КПСС, а из своего сына воспитал эстонского националиста.
— Я вижу, вы много знаете, — бормочет Соммер, с трудом поднимаясь с пола и усаживаясь в кресло. — Это для вас может плохо кончиться… И тем не менее, несмотря ни на что, я вас искренне уважаю и горжусь знакомством с вами… С удовольствием, выражаю свое сожаление по поводу инцидента с глупыми мальчишками. Я даже признаюсь вам, что знал, что они учинят в ресторане драку, но мне ничего иного не оставалось. При этом я постарался объяснить им, что вас следует бить вас как можно деликатнее, в противном случае, этой нашей беседы не состоялось бы.
— А вы мне не угрожайте, господин Соммер, — говорит Философ.
— Где уж мне… — с печальной улыбкой произносит тот. — После этого чертова «волчка» руки и ноги словно ватой набиты. Такое ощущение, что из меня вытряхнули все боевые рефлексы…
— Так я вам и поверил, — усмехается Философ, — но не советую пробовать свои боевые рефлексы на мне, господин фашист. Повторяю еще раз — не смейте мне угрожать! Если хотите знать, ваша паршивая жизнь сейчас в моих руках, а не наоборот.
— Это еще почему? — с кривой усмешкой интересуется Соммер. — Не потому ли, что вы геройствовали в егерях? Потом — в буденовцах, потом — в артиллеристах, ну а потом — в кайманах. Драться вы умеете, я знаю, но против меня… Не смешите.
— И не собираюсь, — отвечайте Философ. — Напротив, хочу серьезно вас предупредить: ваша жизнь в опасности. О вас и вашей деятельности стало известно, как минимум, местной популяции. Не исключено, что кайманы уже вовсю вас ищут.
— Спасибо за предупреждение… — посерьезнев, пробормотал Соммер. — И откуда они только узнали?.
Глава 17
— Бравируйте, Евграф Евграфович! Мало вас мордовали в застенках госбезопасности? Думаете, что после вашего доноса меня немедленно сошлют в урановые рудники? Скорее уж — вас, за клевету на видного партийного работника.