Фладд
Шрифт:
Головой вперед, они возникали в поле его зрения, словно собаки, выползающие из конуры, и принимались драить пороги. Завязки цветастых фартуков дважды туго опоясывали талии. Все до одной сжимали в руке «ослиные камни»: бледно-желтые, оттенка шампиньона, насыщенного темно-коричневого или желтого, как деревенское масло, цвета. Локти торчали в стороны, рукава кофт были закатаны выше локтей. Фладд рассматривал тонкую синеватую кожу, обвислые животы, ходившие ходуном в трудовом порыве, редеющие волосы на макушках. Он жалел этих женщин. Отец Ангуин рассказывал, что у некоторых в прошлогодних жилищных беспорядках погибли мужья. Казалось, что место волнений до сих пор дымится в вечернем
21
«…я дам вам лучшее в земле египетской, и вы будете есть тук земли» (Бытие 45:18).
— Надо было строить муниципальное жилье либо всем, либо никому, — вздыхал отец Ангуин.
Вчера вечером священник жаловался, что пережил худшие времена в Федерхотоне как раз во время тех беспорядков. Шайки мятежных женщин, таскающие в сумках кухонные ножи и бутылки с парафином, безграмотные листовки на церковной двери, тот последний летний вечер и известие, что в Федерхотон выдвигается полиция, что есть жертвы и что пожарные команды уже в пути.
Напротив того места, где случились волнения, стояла методистская церковь, низкое строение из красного кирпича. Именно из ее дверей вывалилась первая толпа смутьянов с антипапистскими призывами на устах. Хмуро оглядев церковь, отец Фладд перевел взгляд на кладбище, где упокоились восставшие протестанты.
Перепрыгнув через низкую стену, младший священник очутился на Бэклейн, затем свернул направо, к холму, на котором стоял Недерхотон. Нельзя сказать, что при его появлении улица ожила. Две женщины все так же бесстрастно подпирали косяки, одна предложила ему зайти и выпить чаю. Памятуя о предостережении отца Ангуина, он вежливо приподнял шляпу и жестами показал, что спешит.
— Заходите на обратном пути, — хмыкнула женщина и с грохотом захлопнула дверь.
Вскоре дома исчезли, улица сузилась, обратившись тропкой. Тут добрых три мили, предупреждал отец Ангуин, придется поплутать по захолустью, пока дорога не выведет к вересковым пустошам и верхнему поселку. Ни приюта, деревца, ни дома, лишь торфяники по правую руку и неогороженные поля, бывшие огороды, по левую.
Некогда землю под огороды арендовали железнодорожные рабочие — отсюда было рукой подать до станции. Некоторые не только выращивали овощи, но и держали кур и даже свиней. Теперь курятники и свинарники догнивали под открытым небом. Диверсионные отряды недерхотонцев совершали набеги на огороды, пока владельцам не надоело латать изгороди и заново высаживать рассаду. Железнодорожники забросили землю, велев женам покупать овощи в магазине, и скоро местность вернулась к привычному запустению. Единственным напоминанием о бывших хозяевах была привязанная к кривому столбику ограды красная, в белый горох косынка, дерзко трепетавшая на ветру.
Отец Фладд остановился и посмотрел на пустую дорогу. Он продрог и устал. Выудив из кармана схему, которой снабдил его отец Ангуин, младший священник увидел, что, если повернет вспять, некрутой подъем приведет его к железнодорожным путям, а оттуда по тропинке через пустошь можно попасть на главную улицу Недерхотона. Сунув схему в карман, Фладд повернулся на каблуках и зашагал обратно. Когда он проходил мимо дома, где его приглашали на чай, занавески на первом этаже вроде бы шевельнулись.
Торговая улица уже опустела — покончив с покупками, местные разошлись по домам, больше тут было нечего делать. Фладд посмотрел
Рядом со станцией он наткнулся еще на одну группу подростков, постарше прежних, и более сплоченную. Эти юные федерхотонцы учились в школе соседнего городка. Несмотря на малочисленность, выглядели они внушительно. Их красно-коричневые школьные пиджаки, купленные на вырост, топорщились, словно черные плащи крестоносцев. Восемнадцатилетние оболтусы держались настороже, стреляли глазами по сторонам, носили кепочки, а с их мосластых, костлявых плеч свисали квадратные ранцы. Некоторые девочки, словно щиты, прижимали к себе жестянки из-под печенья, другие несли мешочки с вязаньем, откуда торчали металлические спицы. Юноши сжимали в руках пилы и молотки. Завершающие процессию девочки двенадцати-тринадцати лет с хмурыми лицами грозно держали наперевес хоккейные клюшки.
— Добрый вечер, — поздоровался Фладд. — Мое имя Фладд, я новый помощник священника. Как учеба?
Ответом ему были удивленные дерзкие взгляды. Фладд загораживал им дорогу, и, чтобы не потерять строй, подросткам пришлось остановиться.
— Мы можем пройти? — спросила одна из девочек с клюшкой.
— Мне просто хотелось узнать, — продолжил Фладд, — чем вы, юное поколение, тут занимаетесь?
— Уроки учим, — раздался голос из центра колонны.
— Не отдыхаете даже в выходной?
— Мы сидим дома, — твердо ответила девочка. — Не хотим драться с хулиганами.
— Мы не высовываемся, — добавил другой голос. — Готовимся поступать в Манчестерский университет.
— Вы ходите к мессе? — спросил Фладд. — После мессы мы могли бы собраться, поиграли бы в настольный теннис.
Подростки переглянулись, их лица разгладились.
— Мы атеисты, — сказал маленький мальчик со смутным сожалением.
— Это не для нас, — сказала девочка. — Понимаете, святой отец, родители не выпускают нас гулять без формы, от этого все беды.
— А те, из Фомы Аквинского, нас бьют, — объяснил мальчик.
— Они догонят нас и поколотят, — сказала девочка, — если вы нас не пропустите.
Сзади три ее подружки подняли свои жестянки и забренчали в унисон: odi, odas, odat.
— Я ненавижу, — грозно перевела девочка. — Ты ненавидишь. Он, она ненавидит.
— Можете не продолжать, — пробормотал Фладд. — Я знаю, что дальше.
— Не принимайте на свой счет, — сказал юноша постарше, а девочки, потрясая жестянками, объявили:
— Если что, мы закидаем их нашим домоводством.
Фладду пришлось отступить в сторону. Проходя мимо магазинов, подростки с опаской поглядывали на дверные проемы — не подкарауливает ли там кто.
Он по лестнице перебрался через изгородь на тропку и двинулся через пустошь, молотя зонтиком отца Ангуина по жесткой траве. Склон, поначалу пологий, становился все круче, и перед следующей изгородью Фладд остановился, чтобы перевести дыхание. За ней лежала главная улица Недерхотона: беспорядочно разбросанные дома, пабы «Старый дуб» и «Ягненок», которые переживали не лучшие времена, табачная лавка с закрытыми ставнями — вероятно, та самая, о которой говорил отец Ангуин, бакалейная с пирамидками из пачек чая на витрине и булочная, витрину которой вместо хлеба украшал спящий черный кот. Деревенские дома не отличались единством стиля, некоторые состояли из одной длинной комнаты, низкие просевшие крыши свидетельствовали о преклонном возрасте, а еще Фладду бросилось в глаза обыкновение недерхотонцев замуровывать окна, которые они считали лишними.