Флёр

Хэррод-Иглз Синтия

— Вы хотите сказать, что я неискренен? — Граф порывисто повернулся к ней, глаза у него горели почти гипнотическим огнем. — Вы могли и не знать после этих двух лет, как я к вам отношусь! Мне казалось, что в Лондоне, и даже здесь, мы стали настолько близки, что сможем избежать всяких недоразумений…

— У вас, вероятно, на самом деле нет сердца, если вы, затрагивая эту тему, говорите о Лондоне, и когда, в такую минуту!

— Поэтому я и обязан с вами объясниться. Мне нужно было вам довериться еще тогда. Мне казалось, что вы все поняли, что вам известно, почему я поступил таким образом, но, как выяснилось, между нами все еще существуют расхождения, и мы по-разному представляем себе кое-какие вещи. Возможно,

такое неизбежно между мужчиной и женщиной. Зная, что мне предстоит покинуть вас, я сделал все, чтобы защитить вас. Но я хочу чтобы вы поняли одно: если бы речь шла только обо мне, я бы никогда не уехал из Англии без вас. Но я не был волен в своих поступках…

Флер попыталась высвободить руку, не вынося его горящего обжигающего взгляда.

— Если вы не были свободны, то для чего разыгрывали передо мной олицетворение свободы? У вас нет никакого права заставлять меня любить вас!

Карев еще сильнее стиснул ее руку. Повернувшись к Флер, он в отчаянии пожал плечами.

— Готов вам поклясться, что я не играл такой роли, я не хотел заставить вас влюбиться в меня. Разве вы заставили меня полюбить вас? Просто так случилось. С первого взгляда, когда я увидел вас, мне было так хорошо с вами, я себя чувствовал так естественно, словно мы давно знали друг друга. Я вел себя, подчиняясь инстинкту, не осознавая, куда это могло нас привести. До того самого дня, когда на меня набросился ваш разъяренный приятель, защищая вас, словно верный пес свою хозяйку. Я тогда подумал… — Он опять закусил губу. — Безумие сейчас ворошить прошлое, я это отлично понимаю, во мне кажется, что мы с вами никогда не разлучались. Вы всегда были частью меня самого, живой тканью моего тела. Я никогда не думал…

Флер долго пристально изучала его лицо.

— Не знаю, — неуверенно начала она, — не знаю, право, могу ли вам поверить.

«Если бы вы любили меня, — убеждал ее внутренний голос, — вы бы не женились на деньгах». Но его заглушал другой, более глубокий, более неистовый, первозданный: «Я понимаю, — неотвязно звучал он. — Если вы меня любите, то никогда не сможете жить вдалеке от меня». Флер казалось, что это правда.

Вероятно, граф заметил, как изменилось выражение ее глаз. С печальным вздохом облегчения он спросил:

— Значит, вы мне верите?

Флер промолчала, но и не стала этого отрицать. Еще раз тяжело вздохнув, он повернулся к перилам и облокотился на них, словно эта беседа совершено его изнурила. Карев всматривался в темные садовые тени под бледным небом, он будто оцепенел, не мог сосредоточиться.

После продолжительного молчания он наконец заговорил снова:

— Последние недели мне казалось, что я нахожусь на седьмом небе. Мне было так хорошо рядом с вами. У меня было так спокойно на душе, и, как мне казалось, у вас тоже. Я знал, как мне поступить, но еще не был до конца уверен. Поэтому вы и приехали в Россию, не так ли? Я знал. Когда мне Петя рассказал о вашей встрече, я знал, что вы приехали ко мне. — Флер покачала головой, но он этого не заметил. — Покидая Англию, я думал, что мне достаточно того, что вы есть на этом свете, что вы живы-здоровы, что утром встречаете тот же восход солнца, а ночами любуетесь теми же яркими звездами. Но все оказалось далеко не так. Я понял, что мне этого мало. Мне было необходимо снова увидеть вас.

Повернувшись к Флер, граф поднес ее пальцы к губам. К своему изумлению она увидела в его глазах слезы. В Англии мужчины не плачут. Флер никогда прежде не видела плачущего мужчину, и это ее безмерно тронуло.

— Ничто нас не может разлучить, мой цветочек. Поверьте мне, и мы сможем жить и делать то, что должны делать.

В нем явно говорило безумие. Стоя сейчас перед ней, граф ткал паутину из слов, блестящую паутину, чтобы опутать ее, сменить здравый смысл на бессмыслицу, усыпить

ее, заставить принять фантазию за реальность. Но он обращался с этими словами к той части ее существа, которая не воспринимала их. Похоже, что она тонет в меду, — подумала Флер. Нужно сопротивляться.

Вдруг он взял ее за вторую руку и поднес к губам. Его легкое прикосновение отозвалось где-то глубоко в ее душе.

— Я люблю вас, — произнес граф.

Флер понимала, что он нанес ей смертельный удар, и она с радостью его принимала, как принимает запутавшаяся в шелковистых сетях паука его смертельный укус муха.

Приближался день свадьбы Людмилы. «Неплохая пьеса, — подумала Флер, — вот только неясно, что это — трагедия или комедия?» В доме Полоцких хлопоты начались с рассвета, и с наступлением дня активность всех обитателей стремительно возрастала — можно было подумать, что кто-то палкой разворошил муравейник. Мадам Полоцкая дала волю своим накопившимся чувствам, устроив в восемь утра истерику, и от этого приступа ей вдруг стало так хорошо, она почувствовала в себе такую уверенность, что смогла спокойно пережить остаток этого сумасшедшего дня.

Долгие недели она с ужасом обдумывала перспективу объединения своих друзей и родственников со знатными знакомыми и близкими Каревых, чтобы, не дай Бог, их несовместимость не привела к нечаянному взрыву. Но после приступа истерики ей в голову пришла счастливая мысль, что гости начнут свободно общаться только после завершения брачной церемонии, а тогда будет уже поздно откладывать свадьбу.

В девять утра она заперлась с дочерью, с Нюшкой и своей горничной-француженкой Сибиллой, профессиональной парикмахершей. В небольшой комнате, кроме них, находились две самые лучшие в доме портнихи, старшая горничная, которая что-то приносила и уносила, и еще Оно — Свадебное платье. От их невообразимой активности могли бы раздвинуться стены.

Флер сидела в своей комнате полуодетая, так как Катя настолько разволновалась, что никак не могла сосредоточиться на чем бы то ни было более пяти минут. Она постоянно выскакивала за двери, чтобы посмотреть, как идут дела у «мамзель с ее туалетом». Флер не нуждалась в торопливых сообщениях. Поскольку слуг под любым предлогом и без оного просто притягивала к себе эта манящая дверь, все они шумно сновали мимо комнаты Флер, и она имела полное представление о происходящем.

Самым последним событием стало открытие, сделанное Сибиллой, — она увидела пятнышко на безукоризненно белом подбородке невесты. После охватившей всех паники, после суеты слуг, сбегавших за льдом и гамамелисом, Нюшка наконец разглядела, что это был всего-навсего красный маленький отпечаток от «костяшки» Милочки, когда она сидела, подперев кулачками подбородок.

На Флер все эти события не производили никакого впечатления. Ею овладела странная слабость, из-за которой было даже лень поднять щетку для волос, — в противном случае она давно бы отказалась от услуг Кати и принялась бы одеваться сама, без ее помощи. Она сидела за туалетным столиком за ширмой, разглядывая невидящими глазами свое отражение в зеркале, тоже подперев подбородок кулачком. От этого он у нее так покраснел, что если бы Сибилла увидала его сейчас, то несомненно лишилась бы чувств.

Ей было над чем подумать, кроме свадьбы. Только вчера к ней зашел с самым серьезным видом Ричард с письмом от тетушки Эрси. Протянув его сестре, он сказал:

— На вот, прочти, Фло, и посоветуй, как мне поступить.

Флер в отчаянии посмотрела на послание. У тетушки Эрси был не только неразборчивый, микроскопический почерк, она не только вымарывала чернилами целые страницы, но еще имела обыкновение жирной линией подчеркивать те слова, которые наполняла особым эмоциональным смыслом, и в результате подчеркнутым оказывалось каждое второе.