Флердоранж – аромат траура
Шрифт:
А на лестнице в руках крепких «охранников» бился, вырывался, визжал как припадочный Валя Журавлев. На его белой футболке спереди виднелись следы крови и рвоты.
К Мещерскому, расталкивая всех, уже спешила Катя. По ее взволнованному лицу он понял: все кончилось.
ЭПИЛОГ
Близился Новый год. В туристической фирме «Столичный географический клуб» наступили самые горячие дни. Сергей Мещерский буквально разрывался на части: горнолыжные туры в Альпы для экстремалов, ралли на снегоходах, зимняя финская сказка «В гостях у гномов».
Друг
Они улетали в Рованиеми через три дня. Сам Мещерский с удовольствием тоже махнул бы вместе с ними любоваться на северное сияние, кататься на лыжах, на снегоходах, париться в сауне. Но в Москве его цепко держало важное дело. Точнее, даже два дела, тесно связанные друг с другом.
Во-первых, его продолжали вызывать в прокуратуру области в качестве одного из главных свидетелей по делу об убийствах в Лесном.
А во-вторых, вот уже почти месяц он был занят устройством дальнейшей судьбы своего родственника Ивана Лыкова.
Лыков подъехал в офис турфирмы к Мещерскому в обеденный перерыв.
– Все, документы готовы, – объявил ему Мещерский. – Они тебя берут, ты им вполне подходишь. Можно ехать получать снаряжение, оформляться. Ты сам-то не передумал, Ваня?
– Нет, не передумал, – Лыков прикурил сигарету, поискал глазами пепельницу. В офисе «Столичного географического клуба» пепельницами обычно служили половинки расколотых кокосовых орехов или морские ракушки. – Сколько, ты говоришь, там полярная ночь длится?
Мещерский вздохнул. Иван Лыков покидал Москву, станцию «Автозаводскую», Тюфелеву Рощу, Южный порт, трибуны стадиона «Торпедо» и свою сестру Анну – уезжал далеко и надолго. То, что ехать следовало непременно, посоветовал ему по-дружески, по-родственному сам Мещерский. Они возвращались вместе после одного из допросов в прокуратуре. Говорили о случившемся. Но об Анне Мещерский не спрашивал, язык как-то не поворачивался. Лыков сам начал: мол, живу сейчас один – снимаю комнату в коммуналке в Кожухове. Коммуналка – сплошной зоопарк, кого только нет: и алкаш Витя, и два малолетки-близнеца – нацбол со скинхедом, и некто по имени Филипп – теневой дилер по подержанным японским тачкам.
– А как Аня? – не выдержал Мещерский.
– Ничего. Наверное. Живет, работает.
– Салтыков уезжает, Ваня, – Мещерский делал вид, что целиком поглощен поисками ключей от машины в карманах собственного пальто. – Мы с ним разговаривали недавно. Он уже билеты на рейс в Париж заказал. Он берет с собой Изумрудова. Они с ним теперь стали просто неразлучны… Может, они когда-нибудь и вернутся в Лесное, но это будет точно не в этом году. Ты слышишь, что я говорю?
– Слышу. – Лыков кивнул.
– Мне кажется, тебе тоже лучше уехать. Ненадолго. На время.
– Куда?
– Мало ли мест?
– Ну
Мещерский эти невеселые слова Лыкова запомнил. И вплотную занялся «вентилированием» внезапно осенившей его идеи. Идеи свои он обожал претворять в жизнь. И вот вскоре все справки были наведены, вопросы прояснены, согласие Лыкова – принципиальное – получено, анкеты заполнены, документы оформлены.
Из надежных дружеских источников Мещерский знал: на постоянно действующей научно-исследовательской станции «Восток» в Антарктиде предстоит кардинальная ротация кадров. Полярники набирали новую экспедицию, новую команду – научный и, что самое главное, обслуживающий персонал. Охотников торчать два контрактных года на Южном полюсе по нынешним неромантическим временам находилось не так уж много. Мещерский предложил этот вариант Лыкову: не слабо? И тот согласился. В полку полярников прибыло.
– Так сколько там длится полярная ночь? – переспросил Лыков.
– Полгода, – ответил Мещерский.
– А день?
– Тоже полгода. Тебя это не устраивает?
Лыков хмыкнул. Забрал папку с документами.
– Ну что, теперь на вокзал ехать, билеты до Питера брать, а там и на корабль, – он посмотрел на Мещерского. – Ты скажи ей, когда я уеду. Пожелай ей от меня счастья.
– Сам даже не позвонишь, не простишься? – спросил Мещерский. – Иван, ну как же так? Это же самый родной тебе человек, твоя сестра!
Лыков снова усмехнулся – как-то виновато.
– В том-то и беда, Сергун, что она моя сестра. Была б… Эх, ладно. Проехали. Забили.
– Я тебя все спросить хотел, да не решался, – Мещерский даже вспотел от волнения. – В ту ночь, когда мы этого гаденыша поймали, Вальку Журавлева, – ты ехал в Лесное. К ней, к Ане?
– Пьяный я был в дым. Вышел из бара, сел в тачку. Бах – смотрю, уже пилю куда-то на всех парах. Дорога сама ведет, стелется, стерва, – Лыков пожал плечами. – Может, и к ней я ехал, к Аньке, а может, и… Не хочу тебе врать, Сережа. Ненавижу врать тем, кого люблю. Одно скажу – то, что менты меня там, у деревни, тормознули, это к лучшему. Я бы вам там не помощник был в ваших ментовских хитрых делах, а наоборот. Ну что таращишься на меня так печально?
– Ничего. Так. Все утрясется. Я верю – все образуется. Удачи тебе, Иван.
– Где, среди пингвинов? – усмехнулся Лыков.
Мещерский смотрел из окна офиса, как он садится в свой раздолбанный «Форд».
Гуд бай…
От Лесного, от которого за эти месяцы отслаивалось, отпочковывалось, отрывалось с мясом и кровью немало составляющих, отделилась еще одна частица – гуд бай…
Из всего происшедшего Катя решила извлечь для себя максимальную пользу. Как только расследование по убийствам было закончено, она тут же засела за масштабный репортаж для «Вестника Подмосковья».